Уникальная база материалов проекта «Память Церкви. Беседы со свидетелями жизни Церкви в советскую эпоху» составляется под эгидой Учебного комитета Русской Православной Церкви всеми духовными школами на территории Российской Федерации. В рамках проекта своими воспоминаниями поделился духовник священнослужителей г. Москвы, настоятель храма святителя Николая Мирликийского в Кленниках протоиерей Николай Важнов.
— Родился я в 1954 году 22 ноября, в Калининской области, сейчас это Тверская область, в деревне Савинец Удомельского района. Раньше была деревня большая у нас, даже храм деревянный стоял. Когда я был маленький, помню еще храм, потом его разрушили. И только удалось сохранить две иконочки и царские врата. Бабушке Дуне с папой и с мамой как-то удалось сохранить их и перенести из храма в дом. У нас был деревенский дом пятистенный, и наверху, на чердаке, была молельная комнатка, и мы туда эти царские врата с иконочками поставили. Приходили туда, молились там. И я тоже маленький замечал это, и тоже приходил, пытался молиться. Потом, когда стали храмы отдавать в Москве, их перевезли в один из первых вновь открывшихся — храм Преображения Господня в Тушино, где настоятелем был отец Феодор Соколов. А потом передали эти царские врата в Зачатьевский монастырь, где они и располагаются по сей день в надвратном храме. Так что родители были у меня глубоко верующие.
Крестили меня в детстве. Храм уже недействующий был у нас в деревне, поэтому меня повезли креститься в село Перхово, за 30 километров. Зимой на санях повезли. Мама моя и бабушка пели на клиросе в Троицком храме в семи километрах от нашей деревни. Ходили пешком туда и обратно, так как транспортного сообщения не было. А папа мой очень талантливым столяром был, очень много сделал киотов для того храма.
Так вот я и возрастал. Батюшка в том храме — отец Глеб — много отсидел в тюрьмах за веру. И он сказал моим родителям, чтобы они меня осторожно водили в храм, а то меня из-за этого ругать будут и смеяться. Вот я, поэтому, в общем-то ходил в этот храм, но редко. А больше я ходил в другой храм, за 30 километров, к отцу Никону. Туда надо было сначала ехать, а потом 12 километров идти пешком.
Деревня моя была довольно большая. У нас даже начальная школа была, я там с первого по четвертый класс учился. Ни октябренком, ни пионером я не был. Семья у меня была верующая, поэтому я с малых лет никогда не скрывал что крестик ношу, и иконочки у меня есть. Поэтому меня там уже с самого начала начали величать попом. Говорили: «Вон, поп идет! Поп идет!» Так я и возрастал.
Родители у меня были простыми людьми: отец на деревообрабатывающей фабрике работал, мама швеей была. А бабушка у меня всю Псалтирь знала наизусть. Говорила мне: «Ну, читай кафизму». А я боялся, как бы ударение не там не сделать. Она знала, какой номер псалма, какая кафизма. Все знала наизусть! Это не просто так, наверное, дар Божий.
Мы жили очень скромно. В то время в деревне ни телевидения, ни даже электричества не было. Светили керосиновой лампой. Радио было только одно — на центральной улице висела на столбе такая круглая тарелка. Туда ходили слушать. Это был единственный наш источник информации. Вообще деревня наша глухая была. Домик был на берегу озера. Тихое место, благодатное.
— Слышал, что очень интересная история у Вас была связана с поступлением в семинарию. Расскажите, пожалуйста, как Вы поступали, как готовились? Кто Вам помогал?
— Окончил я 4 класса. Потом — среднюю школу. С детства ходил регулярно к отцу Никону[1] — он у меня духовником был. Дорога была дальняя, больше 30 километров: сначала на электричке, потом 12 километров пешком. Там большой храм[2] на берегу реки. Раньше она судоходная была, и купцы по ней даже товар сплавляли, возили на баржах. Они и поставили этот храм на свои деньги.
Ходили все на службу с ночёвкой и жили у батюшки, в его домике. В основном прихожане были приезжие, местные жители почти не ходили. Приезжали к батюшке люди и из Питера, и из Калинина, и из ближайших селений. Служба была не каждый день, а в воскресные и праздничные дни. И все ночевали у него, вторая половина домика была для приезжих.
Меня отец Никон всегда как-то особенно близко принимал и всегда оставлял ночевать с собой в комнате. Я маленький еще был. Бывало, проснусь ночью — а батюшка все стоит молится, готовится к службе. А когда наступало время меня будить, он начинал вслух читать молитву: «Пение, бдение, молитвы час, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас» и еще так ласково приговаривал: «Коленька, вставай». Ну, я встаю. Только самый сон! Ну ладно, встаю, одеваюсь.
А служил батюшка ночью. Выходили мы из дома обычно во втором часу ночи и шли к храму, до него метров сто было. Прихожане уже были готовы, выстраивались с двух сторон дорожки под благословение. Отец Никон благословлял их, открывал храм, ключи у него были, слава Богу, староста этого храма верующая женщина была, Татьяна, она батюшке ключи отдала. Он сам открывал, все заходили в темный храм, он зажигал свечу, выносил ее из алтаря и отдавал ее прихожанам, а те от нее уже возжигали все остальные свечи и лампады в храме. Где-то полчаса обычно храм готовился к службе, оживал. И после этого начиналось всенощное бдение.
А я ещё маленький был — какой я молитвенник? Мама мне устраивала место в углу: клала две фуфайки, валенки — и я продолжал спать. Электричества не было, только свечи и лампады. Бывало проснусь — храм в полумраке, и все стоят молятся, идет служба. Живые очень воспоминания! Всенощная длилась с двух часов ночи где-то до шести, в седьмом часу кончалась. Батюшка был монах, и поэтому служили строго по уставу, все вычитывали, не спешили. Потом батюшка на исповедь выходил, всех исповедовал. Потом долго совершал проскомидию: вынимал частицы за всех, за кого записочки подавали. И литургия начиналась часов в 9. Тут уж я, конечно, уже вставал и молился со всеми. А в алтарь меня маленького батюшка не вводил. Говорил, чтобы не привык к святыне, иначе не будет должного благоговения к алтарю. Литургия кончалась где-то часов в 11, в двенадцатом часу. То есть фактически служба в общей сложности длилась почти 12 часов. Вот в такой атмосфере я духовно и возрастал. Это была моя родная стихия, для меня это было все родное, потому что меня туда еще мама на руках носила. И вот именно здесь, и во многом благодаря батюшке Никону, созрело во мне глубокое желание тоже быть священнослужителем, как батюшка.
После службы все, кто на нее приехал, шли на трапезу. Как агапа у нас была. Приносили кто что: кто рыбы жареной, кто еще чего. Мяса батюшка не ел. Ставили большой самовар, садились у батюшки в комнате, и все вместе кушали. Если все не помещались, то за два раза. Раньше было общее большое блюдо, все черпали из одного. А батюшка все время что-то интересное рассказывал. Такая у нас была очень непринужденная, простая, хорошая атмосфера.
В деревне все прекрасно знали, что наша семья верующая и предполагали, что я буду поступать в семинарию, когда вырасту. Поэтому было негласное указание от партийных органов — не дать, не пропустить. Следили внимательно. А как можно было в то время удержать молодежь в деревне? Не выдавать паспорт. Говорили: «Зачем вам — молодежи — паспорт? У вас тракторное дело. Вы кончаете школу, вам дают права тракториста-машиниста третьего класса. Идите в колхоз, вам дадут трактор «Беларусь». Вот и работайте в колхозе». И вот здесь мне очень помогла секретарь сельсовета, Анна, Царствие ей Небесное. Она из-за меня пострадала. А получилось это так. Папа мой кроликов разводил. У него больше ста штук кроликов было. Магазина не было, в основном все продукты были свои. Из шкурок шапки шили. И вот эта Анна (секретарь сельсовета) узнала об этом и спросила маму, нельзя ли ей на заказ сшить шубу из кроличьих шкур. Мои родители, конечно, согласились. Они были людьми некоммерческими, все обычно делали бесплатно, ради Христа, денег не брали. И в этот раз, когда Анна спросила: «Сколько я буду должна?», ей сказали, что денег не нужно, но попросили ее помочь сделать сыну (т.е. мне) паспорт. Она сказала: «Постараюсь». И вот как-то, видимо, по молитвам батюшки и, конечно, по Промыслу Божиему удалось ей выправить мне паспорт. До сих пор я удивляюсь, как это мне в то время удалось обойти систему и получить паспорт.
Дальше мы с батюшкой собрали мне все документы в Московскую духовную семинарию. И снова проблема: как их переправить? Я ведь деревенский был, мы никуда дальше районного центра не ездили, сидели в своей деревне. Батюшка сказал, что почтой отправлять ни в коем случае нельзя. Увидят, что от Важновых — вскроют, проверят, и никуда эти документы не дойдут. Ну вот думали, думали, и батюшка придумал: «Знаешь, что сделаем, Коленька? Давай поедем на станцию Бологое (это была узловая станция между Питером и Москвой). Там все поезда встают. Когда будет проезжать почтовый вагон и остановится там, мы письмо с твоими документами опустим в специальную щёлочку, куда письма бросают». Так и сделали. Были на станции, поезд остановился. Мы опустили письмо, поезд посигналил и поехал. Батюшка его перекрестил: «Ну, с Богом!»
Через какое-то время мне пришел ответ: «Ваши документы приняты. Вызываем Вас на вступительные экзамены». Опять проблема: кому ехать, кому везти меня в Загорск? Поручили это моей крестной Тасе. Она ни в Москве не была, ни в Питере, была только в Калинине (это Тверь). Она училась там на закройщицу. Так что, раз в городе жила, ей и сказали: «Давай, ты вези его туда». Так мы и отправились вдвоем с крестной. С Божией помощью добрались, нашли. А конкурс на поступление в то время был большой — 5 человек на место. Желающих много, а мест — мало. Крестная запаниковала: «Куда мы с тобой приехали? Ты — деревенский парень. Куда тебе поступать?» И тут Господь тоже послал нужного человека. Был такой там в лавре старчик, старенький монах, отец иеромонах Зосима. И вот он идет, крестная подходит к нему и говорит: «Батюшка, помолись за нас. Вот, привезла своего крестника из деревни поступать в семинарию. Помолись, чтобы помог Господь и преподобный Сергий». А батюшка ей так говорит успокаивающе: «Ох, не переживай. Поступит. Вон апостолы рыбаками были, а весь мир просветили. Поступит твой крестник. Пускай деревенский, а все равно поступит». Вселил в нас какую-то уверенность. И правда, удивительно, нельзя сказать, чтобы я был шибко начитанный, но меня приняли, с первого раза. Видно, была воля Божия.
А дальше мне надо было выписываться из своего дома и делать временную прописку в Загорске. И вот когда в партийных органах узнали, что проворонили, я поступил в семинарию, Боже мой, что тут началось! Мне начали угрожать: «Мы тебя убьем! Ты весь наш край опозорил! Такие люди не живут в советское время!» Папу с мамой куда только не вызывали. Боже мой, сколько голов полетело! К директору школы приходили: «Почему такую характеристику написали?! Советское время, а Вы кого воспитываете?!» Но директор-то был бывший фронтовик, участник войны, кремень, поэтому с ним долго не поговоришь. С классным руководителем тоже разговаривали. Потом выясняли, кто мне паспорт выдал. Все пострадали, всех уволили, кто мне помогал.
Вот так вот милостью Божией я стал студентом Московской духовной семинарии. Учеба, конечно, мне была по душе. Я очень старался, учитывая мой духовный голод, потому что в моем детстве у нас особенно книг-то никаких не было. Еще когда я в школе учился, и папа, и мама, и я переписывали от руки акафисты и читали их дома. Так и сохранилась у нас целая пачка акафистов, переписанных от руки. Мы любили акафисты. То я читал, то мама читала. Уже будучи студентом семинарии, я приходил после занятий в библиотеку и восхищался, насколько она богатая. Читал много духовной литературы. Выписывали с друзьями цитаты святых отцов, объединяли их по темам и делали из них каталог — для будущих проповедей. Вот на какую тему ты проповедь говоришь, достаешь из каталога цитаты: Иоанн Златоуст, Василий Великий, других отцов. Очень много на каждую тему у нас собиралось духовной литературы. Одним из моих товарищей, с кем я этим занимался, был будущий владыка Павел (нынешний митрополит Крутицкий и Коломенский). Он, по-моему, впоследствии даже издал этот каталог, который мы тогда наработали. Вот мы в свободное время этим занимались — читали святых отцов и выписывали.
Еще в семинарии у меня обнаружились регентские, музыкальные способности. Поступил к Николаю Васильевичу Матвееву в регентский класс. Нот очень много переписывал. Так и учился в семинарии, слава Богу.
Периодически приезжал к батюшке Никону. В каникулы, раза два-три в год. Он меня уже благословил помогать ему в алтаре, я читал часы. Ещё батюшка был пчеловодом, очень много ульев держал.
Когда открылся доступ на Афон, отец Никон был в числе тех, кого хотели отправить туда насельником. Ой, как мы все тут переживали, как плакали! Все молились: «Господи, верни, верни батюшку!» Он уже уехал в Москву с тем, чтобы поехать, но вернулся: «Не взяли меня, — говорит, — по каким-то причинам». Я, вобщем-то, догадывался, по каким причинам. [Смеется]. Мы, конечно, все очень обрадовались, что батюшка вернулся.
— Расскажите о Ваших первых шагах к священнослужению.
— Я кончил семинарию, в академии учился, и на третьем курсе академии меня взяли иподиаконом к Патриарху Пимену. Обычно я выходил с крестом Святейшего. И там я подружился с Серафимом Соколовым, который впоследствии стал епископом Новосибирским и Бердским Сергием. Он пригласил меня в гости к себе в семью, где я и познакомился со своей будущей матушкой — Любой. А как раз на третьем курсе академии надо было определяться. Монах из меня был никакой, поэтому — женитьба. И вот, поехали мы с Любой к батюшке за благословением. Она очень переживала: как он, разрешит, не разрешит? Родители не против были, но сказали: «мы — как батюшка». Мы приехали к нему. Он спросил у моих родителей, согласны ли они. Они сказали, что согласны, девочка хорошая, из верующей семьи, и батюшка нас благословил. После свадьбы в этом же году Святейший Патриарх рукоположил меня во диакона и поставил указом служить в храм Илии Пророка в Обыденском переулке.
Двенадцать с половиной лет я там диаконом прослужил, и еще год с небольшим — священником. Мучали меня помыслы: мои бывшие сокурсники уже все с наперсными крестами, кто-то уже настоятель, а я все в диаконах… Все награды диаконские получил. Обратился с этим к своему батюшке, а он мне сказал: «Знаешь, почему? Потому что у тебя какая-то страстность в этом отношении. Тебе нужно успокоиться. Какая разница, в каком сане служить? Главное — искренне служить Богу, от сердца, от души служить. Вот когда ты успокоишься, положишься на волю Божию — все у тебя сразу будет». И вот, с Божией помощью молитвами батюшки мне удалось как-то успокоиться. И вскоре мой настоятель подал прошение о рукоположении меня в священники в том же храме. Вот, действительно, насколько это важно — внутреннее спокойствие и собранность. Чтобы не пытаться лбом стенку прошибать, а спокойно служить и знать, что ничего без воли Божией не бывает. Есть воля Божия — и довольствуйся тем, что есть у тебя. Вот этот мудрый совет отца Никона полезно будет усвоить тем, кто в диаконах долго служит, и рвется в священники.
А вообще период моего служения диаконом — это было хорошее время, оно много пользы мне принесло. Тем более, храм такой. По пятницам вечером у нас обычно служили акафист иконе Божией Матери «Нечаянная Радость». Сам Святейший обычно приезжал. По-простому, без иподиаконов, только с одним своим келейником, с отцом Трифоном[3], архимандритом. Заходил сбоку, мы с отцом Петром его облачали. Он выходил и сам читал акафист, очень любил он это. Такой вот великий, глубокий старец был, мудрый.
Вот такой был важный для меня урок: не нужно ерепениться, а нужно спокойно служить там, где тебя поставила воля Божия и священноначалие, ничего не добиваясь самолично, а просто от души служить Церкви Божией, как положено.
Отец Николай, слава Богу, что Господь милостью Своей дает нам, молодому духовенству, напитываться мудростью и, самое главное, — получать ответы на те острые вопросы, которые нас встречают в этом мире. Действительно, мир очень сложный и вопросы, которые ставит перед нами этот мир в государственном плане, в церковном плане, в личном плане, в семейном плане — очень острые. Но, как Вы правильно заметили, с милостью Божией, с сердцем горящим, с присутствием в алтаре все возможно преодолеть.
Знаете, как-то сразу мы все судим со своей колокольни, она не очень высокая: это вот надо так, а это — так. А Божия колокольня — она выше, и Он зрит дальше, в рамках вечности. Часто, бывает, не совпадает воля Божия с нашим видением. И вот с высоты прожитых лет обернешься назад, и единственное — со слезами низко поклонишься и скажешь: «Господи, как Ты премудро меня вел по жизни! Ничего случайного в моей жизни не было, настолько выверено все в Твоей канцелярии». Все очень четко и ясно. То, что мне казалось неправильным, оказывается, это единственно верным было. Поэтому, да, молиться можно и нужно, разные бывают ситуации в жизни. Но всегда лучше, конечно, добавлять: «Да будет на все Твоя воля, Господи. Мне так кажется, но Тебе виднее».
После Обыденского храма меня уже Патриарх Алексий поставил настоятелем храма Зачатьевского монастыря, и там я 20 лет прослужил. Когда там женская обитель возродилась, я стал старшим священником, духовником. А там, в бывших зданиях монастыря, чего только не было: и коммунальные квартиры, и отдел КГБ, и школа общеобразовательная, и даже техникум какой-то там был. В общем, много всего было. И нам с матушкой игуменией, конечно, много пришлось походить по структурам, чтобы вернуть эти здания Церкви. И вот, по милости Божией, это получилось. Конечно, для меня это было особое место, потому что столько труда положено, чтобы обитель, действительно, процветала. Сейчас она в таком цвете, в таком замечательном, потрясающем виде. А когда мы пришли, там камни рушились, на голову сыпались… В жутком состоянии был монастырь. И школа стояла вместо собора. Много пришлось потрудиться, конечно, трудно было.
А потом в силу разных обстоятельств такая воля Божия была, чтобы мне здесь, в этом храме служить. Так все сначала завернулось, что я уже думал, что окажусь за штатом. Думал: «Ну, заведу козочку…» [Смеется]. Но я понял, как важна молитва, когда идет наплыв искушений и трудностей. Обязательно нужна Иисусова молитва, молитва к Богородице. Если не перебивать наплыв всех этих мыслей, которые как горный поток идут, если их не остановить, можно до сумасшествия дойти. Как меня батюшка учил: положись на волю Божию, ничего случайного в жизни не бывает. И я положился на волю Божию. И вдруг Святейший Патриарх Кирилл благословляет мне быть настоятелем такого храма! Святителя Николая Мирликийского в Кленниках! Служить рядом с батюшкой, с отцом Алексием[4], в его намоленном храме. У меня словно ток прошел по всему телу, когда я узнал. В голову даже не могло мне прийти — вдруг такое благословение Святейшего! Когда он мне об этом сказал на службе в Успенском соборе Московского Кремля, я ответил, что все силы приложу, чтобы оправдать его доверие. И вот, милостью Божией, уже больше двенадцати лет служу здесь. Перед каким-то важным назначением или радостью обязательно бывает искушение. Должно быть что-то такое, что нужно потерпеть, вынести. С молитвой противостать тому наплыву негатива, который на тебя сваливается. Господь дает испытания человеку.
— Паки и паки, отец Николай, мы благодарим Вас за возможность побеседовать. Несмотря на загруженность, несмотря на те послушания, которые Вы несёте, Вы нашли минутку, чтобы поделиться с нами переживаниями из своей жизни.
— Да тут много можно чего рассказывать. Но сейчас, конечно же, главное, молодым батюшкам иметь некую основу. Все-таки, наверное, при всей сложности того времени, советского периода, вот эта сложность трудной эпохи подталкивала больше на взывание к Богу. Это очень помогало. Сейчас, конечно, сложнее, потому что все открыто, все спокойно, и нет того молитвенного напряжения, которое должно быть. Наверное, в какой-то степени сейчас молодым батюшкам тоже непросто. Когда трудности какие-то, когда гонения, чаще призываешь Бога. Сейчас с батюшками по-разному бывает. Бывает, батюшки из многоклирных приходов жалуются: ко мне на исповедь не идут люди, а к другому — идут. Типа ревности такой, зависти. Так и хочется сказать им: да кто ж виноват? Ведь народ наш очень чувствительный, он чувствует: вот этот батюшка молитвенник, он молится, через него благодать идет, воля Божия, а этот батюшка — требоисполнитель. Поэтому очень важен молитвенный настрой пастыря в первую очередь. Если молитвы и поучения святоотеческой литературой не будет, то будет выгорание. У священника не должно быть выгорания, потому что сейчас такое обилие духовной литературы, опыта святоотеческого и наших подвижников благочестия. Читайте! Читайте, проникайте в это, пропускайте через свое сердце. Это и будет той солью, которая должна быть в нашей Церкви. Чтобы быть истинным настоящим пастырем, любвеобильным и добрым. Вот так вот.
— Да, это очень назидательное зерно, о котором Вы говорите, которое западает. Милостью Божией оно прорастет в наших сердцах, и мы с благодарностью будем вспоминать Ваши уроки.
— А батюшку моего убили в 1998 году. Он был в затворе, уже никуда не выходил. Даже на дорогу не выходил: домик, огород, пчелки — и все. У него была келейница, Людмила, дом ее был рядом, она к нему приходила, готовила еду, стирала. Она и певчая была, хорошая женщина. И вот в воскресный день, как раз в память новомучеников и исповедников Российских, 11 февраля, она пришла, а один пьянчужка, он очень плохо относился к батюшке, и с белой горячки решил убить его. Перелез через забор, спрятался с обрезом. И вот в воскресенье батюшка с Людмилой вышли в огород, и он вышел из укрытия. Людмила его увидела и закричала, а он с испугу не в батюшку выстрелил, а в нее. А батюшку стал бить, чем попало под руку. Это была ручка от лопаты, обломок с железным наконечником. На крик сбежались люди, недалеко милиционер жил, его сразу же схватили и увезли. А батюшку на машине повезли в районную больницу, сразу на операцию, трепанацию сделали. Но настолько повреждена была голова, что он был уже в коме. Мне сказали, я уже священником был, в Зачатьевском служил. Я приехал к нему, а на третий или четвертый день он скончался ночью. Молитвы прочел на исход души, канон прочел, и в конце он вздохнул глубоко — и затих. Он знал, говорил, что его убьют. И я знал, что где-то у него было собрано все облачение для погребения. Нашел. Похоронили его на территории храма, крестик поставили. Вот по его молитвам я и есть то, что я есть.
***
[1] игумен Никон (Степанов), (1940-1998).
[2] храм Воскресения Словущего с. Сельцо-Карельское Удомельского района Тверской обл.
[3] архимандрит Трифон (Кревский), (1928-2003).
Дата записи интервью: 16 мая 2024 года
