Интервью с директором Мемориального центра «Бутово», членом Церковно-общественного совета при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской Игорем Владимировичем Гарькавым.
См. также: «Церковь взяла на себя ответственность увековечить память всех, кто пострадал в Бутово». Беседа с Игорем Гарькавым. Часть первая
― Расскажите немного о самом Бутовском полигоне. Каким Вы застали его в 90-е годы?
― Судьба самого полигона в двух словах выглядит следующим образом. В начале 30-х годов на месте бывшей усадьбы Дрожжино-Бутово в здании управления конного завода, в котором мы сейчас с вами находимся, работал, а, может быть, и жил Иван Леонтьевич Зимин со своей супругой Софьей Ивановной Друзякиной. Эта усадебная жизнь закончилась в 17-м году, когда ее владелец Иван Иванович Зимин вынужден был уехать, а Иван Леонтьевич, его племянник, который был директором завода, согласился с национализацией предприятия и благополучно управлял этим конным хозяйством, которое стало входить в совхоз имени Каменева. Потом его уволили, припомнив ему купеческие корни, службу в царской армии и Георгиевский крест. Но он умер своей смертью в нищете. В Бутово же какое-то время стояли лошади красных кавалеристов, а потом последних сменили сотрудники НКВД. И главное, зачем они сюда пришли, была банальная сельскохозяйственная деятельность. Лошадей перевезли, и вся эта территория стала входить в спецзону НКВД, которая так и называлась «Бутово». Эта спецзона была очень большой, около 100 гектаров земли, но самое крупное хозяйство было не здесь, а рядом, в Коммунарке. Там был огромный животноводческий комплекс, позволяющий кормить сотрудников НКВД. Также недалеко отсюда был еще один спецобъект ― Екатерининская пустынь, в которой потом был сделан Сухановский политизолятор, а в Щербинке был лагерь. Все эти объекты были связаны дорогами. Когда в 37-м году руководство страны решает начать массовый террор своих реальных, потенциальных и мнимых противников, был издан приказ о массовой «кулацкой» операции, запущенной приказом под номером 00447 от 30 июля 37-го года. В этом приказе подразумевались аресты и казни конкретного количества людей. И поскольку чекисты заранее знали количество тех, кого им предстоит расстрелять, и это были тысячи человек, они задумались о том, где будут хоронить тела казненных. И выбрали Бутово.
На месте нынешнего памятника всем пострадавшим стоял дом, а рядом было открытое пространство, на котором когда-то паслись лошади. Это пространство было закрыто со всех сторон и недоступно для чужих глаз, его и выбрали для того, чтобы совершать расстрелы. Людей, которые «шли» по номенклатурным спискам, расстреливали в тюрьмах, а хоронили в Коммунарке, которая находится в 10 км отсюда.
С 8 августа 1937 года по 19 октября 1938 года здесь было расстреляно и захоронено 20 762 человека. После этого массовые захоронения были прекращены, но достоверно утверждать, что здесь больше никого не хоронили, мы не можем. Спецзона продолжала существовать до середины 50-х годов. И только после смерти Сталина, во времена хрущевских реформ, эти ведомственные хозяйства стали предаваться в общегосударственное пользование. И тогда возник вопрос о том, что же делать с этими захоронениями? И в 57-м году здесь был организован ведомственный дачный поселок. Но дачная жизнь на этой земле не гарантировала неприкосновенность могил. Несмотря на то, что они уже заросли бурьяном, их еще можно было раскопать. Поэтому в 1962 году это место было огорожено деревянным забором с колючей проволокой и до 1995 года эта территория, которая в узком смысле называется Бутовским полигоном, была закрыта.
А само название «Бутовский полигон» было дано этому месту, потому что еще до расстрелов чекисты использовали эту площадку для учебных стрельб. И некоторое время здесь существовал стрелковый полигон НКВД, а потом это оказалось очень удобной ширмой для прикрытия происходившего в действительности. Местным жителям, которые издалека все-таки слышали звуки расстрелов, говорили, что это учебные стрельбы, и легенда работала.
В 90-м году новое руководство нашей страны инициировало проверку, в результате которой были обнаружены списки расстрелянных здесь людей. В 1993 году был выдан документ, который является официальной справкой о том, что на этом месте происходили расстрелы и захоронения жертв массовых репрессий. С этого момента сюда стали приезжать родственники тех людей, чьи имена оказались в этих расстрельных списках.
С 1993 до 1995 года ситуация была «подвешена», хотя до 95-го года все 7 гектаров охранялись сотрудниками ФСБ с собаками и доступ на полигон был ограничен. И в 95-м году пост охраны был снят, но встал вопрос о том, кто же будет заниматься этим местом. И тогда инициативная группа, которую возглавлял тогда еще мирянин Кирилл Глебович Каледа, ныне настоятель нашего храма протоиерей Кирилл, выступила с идеей о сооружении храма на территории полигона. И правительство Московской области приняло решение не только место под храм, но и всю территорию полигона передать Русской Православной Церкви. По инициативе Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в 2001 году правительство Московской области присвоило этому историческому объекту статус памятника истории регионального значения. И в границы памятника вошла не только само место захоронений, но и прилегающая к нему территория, в том числе и дом, в котором мы с вами находимся. Он достался приходу в разрушенном состоянии, мы его реставрировали. Это здание имеет для нас большое значение, потому что именно здесь, в бывшем флигеле усадьбы Дрожжино, где когда-то располагалось правление конного завода, в 30-е годы находилась комендатура Бутовской спецзоны НКВД. Это место посещали высшие руководители того времени. Поэтому логично именно в этом здании устроить музей памяти пострадавших. Сейчас его создание является одним из главных направлений нашей работы. Необходимо потратить много сил для того, чтобы рассказать о судьбах людей, пострадавших в Бутово и вернуть им их имена и добрую память.
― Вы планируете найти индивидуальные подходы в рассказе о новомучениках и репрессированных людях, не прославленных в лике святых?
― Да, конечно. Главная наша идея заключается в том, чтобы восстановить живую связь с теми людьми, которые были вычеркнуты из жизни массовыми репрессиями. Мы не можем повернуть ход истории, но мы можем сделать так, чтобы эти люди вернулись в нашу историческую память. И это возвращение нужно не им, а нам. Потому что эти люди были носителями определенных традиций и ценностей. И ярче всего эти ценности воплощали в жизнь именно новомученики. Видя их подвиг, мы понимаем, что Православие живо, Церковь жива, именно в них жива. Если бы тогда эти люди отступили, как это сделали многие другие, у нас не было бы не только церковного возрождения, но даже права говорить о том, что вера сильнее смерти. Тогда бы нам все показывали пальцем на 20-30 годы XX века и говорили бы: «Вы, православные, ничего не можете говорить, потому что тогда вам было приказано молчать, и вы молчали, вам было приказано отречься от Бога, и вы отреклись». Ведь многим священникам тогда предлагали снять крест и пойти работать, например, бухгалтером, и некоторые на это соглашались. Новомученики же остались верными Христу до конца и показали, что все было не напрасно. Поэтому очень важно говорить о них сейчас.
Конечно, мы будем возрождать память не только о новомучениках. В нашей музейной экспозиции будет зал, посвященный самой усадьбе Дрожжино-Бутово и ее обитателям. Также будет зал, посвященный одному из дней расстрела. Вообще мы долго думали, как показать людям историю казни на Бутовском полигоне. Речь идет о большом временном промежутке, расстрелы велись год и 2 месяца, за которые было уничтожено более 20 тысяч человек. Наше сознание устроено так, что оно не способно воспринимать массивы информации. Цифра 20 000 в нашем восприятии становится абстрактной. Поэтому я предложил рассмотреть один из дней, как каплю воды, через которую можно увидеть, что такое вода. И на примере одного из расстрельных дней мы рассказываем о том, кто пострадал тогда, показываем их портреты, документы, которые относятся к этому дню: предписания на расстрел, акты о приведении в исполнение расстрельного приговора. Уникальность нашего мемориального комплекса с источниковедческой точки зрения заключается в том, что здесь была проведена колоссальная архивная работа. И после того, как в 90-м году эти списки были обнаружены, при Моссовете, а позднее при Правительстве Москвы была сформирована рабочая группа, которая занималась изучением этих списков и изданием книг памяти «Бутовский полигон», которые были выпущены в количестве семи томов. К 2002 году были найдены почти все архивно-следственные дела за исключением двух или трех. Представьте себе масштаб: 20 тысяч архивно-следственных дел. И когда эти поиски завершились, появилась возможность выложить на столе исследователя три вида документов ― это предписание на расстрел, выданное московской тройкой, акт о приведении в исполнение расстрельного приговора, который был составлен членами расстрельной команды здесь, на Бутовском полигоне, и выписка из этого акта, которая по заведенной тогда процедуре вкладывалась в каждое архивно-следственное дело. Последний документ говорит о том, что, когда приговор приводился в исполнение, сотрудники архивной службы НКВД, по всей видимости, из общего акта, который был написан от руки, делали документ ― выписку из акта, это очень маленькая бумажка, вложенная в дело, но она очень важна, потому что именно она связывает три источника, которые как раз подтверждают факт расстрела человека на Бутовском полигоне. Комплекс этих документов мы постараемся представить в нашем музее, чтобы увидевший их человек имел возможность понять и погрузиться в ту атмосферу и реальность того страшного времени.
Не буду открывать все секреты, у нас будут разные интересные музейные находки. Но об одном из важных экспонатов можно сказать уже сейчас. У нас будет зал с картой почти во всю стену со всеми местами массовых захоронений, подобных Бутовскому полигону. Это уникальная карта. На ней мы специально отметили только те братские могилы, которые появились именно в ходе массовых операций 37-38 годов. Человек, находясь в этом зале, мог сравнить одну каплю ― один день на Бутовском полигоне и огромное море ― всю территорию Советского Союза, где эти места существовали, и на каждой из этих территорий были такие же дни. Конечно, во многих регионах подобные места неизвестны, хотя они есть, и это подтверждается расстрельными документами. Но, несмотря на то, что на карте указаны не все захоронения, она впечатляет ― мы видим весь масштаб случившейся тогда катастрофы. После этого зала открывается иной ракурс, мы идем к экспозиции, посвященной конкретным людям. Наша задача, прежде всего, состоит в том, чтобы рассказать о них. В музее будет зал, посвященный и новомученикам и непрославленным христианам, пострадавшим за веру. В Бутово расстреляно семь епископов Русской Православной Церкви, более 600 священников, около 300 мирян, трудившихся в храмах, и монашествующих. В этом зале мы представим судьбы некоторых из них.
Мы постоянно сталкиваемся с проблемой, которая стоит перед любым музеем, а каждый музей начинается с предметов. Но все же надо сказать, что у нас есть неплохая коллекция ― более 600 единиц хранения.
― Это преимущественно бумаги?
― Это и предметы, и бумаги. Но проблема в том, что коллекция очень неровная, она образована из частных коллекций, которые сохранились в семьях пострадавших. Собирая предметы у разных людей, мы видим колоссальную разницу между семьями церковными и нецерковными. Церковные семьи хранили все, что только можно было сохранить в память об их близком человеке. Знаете, каждый раз я с большим волнением беру в руки записку, которую, находясь в Бутырской тюрьме, написал священномученик отец Александр Зверев своей супруге. В этой записке нет никакого богословия, в ней он пишет, что получил передачу и есть необходимость в кое-каких других вещах. Но вы представьте себе, кто из нас будет хранить этот исписанный карандашом клочок бумаги, если он не предчувствует, что этому человеку предстоит Голгофа. Такие реликвии всегда очень трогают меня. Некоторые семьи священников хранили квитанции об оплате за электроэнергию на приходе. Это говорит о том, что они чувствовали: когда-то люди, имевшие отношение к этим квитанциям, будут святыми.
― Кто занимается поисками этих вещей?
― У нас очень мало сотрудников, поэтому мы ищем контакты с родственниками пострадавших, объясняем им наши цели, и они сами к нам приезжают и привозят ценные для нас вещи.
Родственники погибших в Бутово находят своих близких в нашей базе данных, которая выложена на сайте www.sinodik.ru. Это еще одно очень важное направление нашей работы ― создание общедоступной электронной базы. Мы все время добавляем туда новые материалы, оцифровываем то, что нам дают родственники, база все время растет.
Вернемся к разговору о самом музее. Следующий зал будет рассказывать о представителях русского дворянства и офицерства, пострадавших на Бутовском полигоне. Так получилось, что здесь один из крупнейших некрополей русской армии, хотя на этом месте не было сражений. В этих могилах лежат 12 генералов царской армии, несколько сотен офицеров, многие из них Георгиевские кавалеры, прежде всего, это участники Первой мировой, гражданской войн, участники белого движения и некоторые «красные». 1937 год «косил» и тех, и других. О них мы тоже должны вспомнить и рассказать.
Самый большой зал будет посвящен разным людям, пострадавшим здесь. И особенно важно рассказать о крестьянах, в большинстве здесь лежат именно они. Но с музейной точки зрения эта тема оказалась самой сложной. Потому что крестьянство меньше всего заботилось о сохранении своей памяти и больше всего пострадало в XX веке. Этот слой населения очень пострадал в годы коллективизации и большого террора, сказать об этом необходимо, но яркие предметы, которые бы иллюстрировали жизнь русского крестьянина до и после 17-го года найти сложно. Сейчас мы занимаемся решением этой проблемы.
Помимо крестьян, мы уделим внимание и другим социальным группам. Объясню, почему я употребляю это понятие. Дело в том, что мы в каком-то смысле тоже следуем логике приказов 37-го года. Ведь в то время человек подвергался репрессиям как представитель той или иной социальной, конфессиональной или политической группы. Конечно, главным образом, все эти люди пострадали как личности, но с другой стороны, каждый из них был связан с какой-то из сфер деятельности. И именно из-за этой связи в значительной степени он и оказался здесь. Поэтому связь человека с социальной группой, которую он представляет мы и попытаемся выявить.
Пока работа идет очень медленно, у нас немного сил, мало сотрудников, и работа в значительной степени лежит на плечах волонтеров, которые трудятся тогда, когда имеют возможность. Но все же я думаю, что уже в этом году мы откроем первые залы для посетителей, а в следующем году весь музей будет функционировать полностью.
― Поддерживает ли вас государство?
― Нет, к сожалению, какой-то ощутимой поддержки нет. Основную поддержку нам оказывают родственники пострадавших здесь людей.
― Бутовский полигон изучен досконально? Исключен факт того, что здесь могут быть еще захоронения?
― Вы знаете, все возможно, но маловероятно. Мы не знаем до конца, что в себе скрывает Бутовский лесопарк, возможно, там есть какие-то отдельные захоронения.
Полностью изучить эти места можно только лишь с помощью археологического исследования. Пока это не представляется возможным, но я думаю, что нет ничего тайного, которое когда-нибудь не стало бы явным.
― 27 сентября был освящен памятник всем пострадавшим на Бутовском полигоне. Это стало очень громким событием.
― Да, я думаю, это событие войдет в историю. На сегодняшний день это самый масштабный памятник, сооруженный в месте захоронения жертв политических репрессий советского времени на всем пространстве бывшего СССР. Общая длина его стен доходит до 300 метров. И это самый большой памятник, созданный Церковью и обществом в наше время. По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла он был освящен митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием 27 сентября этого года, в день Крестовоздвижения, при большом стечении народа. Среди участников церемонии открытия было около 200 прямых потомков и родственников пострадавших.
Этот памятник был предметом обсуждений с середины 90-х годов, он долго ждал своего воплощения. Все эти годы приезжавшие сюда родственники пострадавших хотели только одного: чтобы имя их близкого человека было увековечено. Мы видели, как в других местах, подобных Бутово, люди стихийно начинали ставить таблички с именами родственников. В Коммунарке, например, люди приезжают и к любому дереву привязывают фотографию и имя пострадавшего здесь предка. Это, конечно, производит впечатление, но все-таки ― это хаос. А в таком важно деле его быть не должно.
Но возникает и более серьезная проблема: чье-то имя, благодаря родственникам, мы будем помнить, но рядом с ним лежат еще 20 тысяч человек. Кто вспомнит о них? Этот вопрос не должен был остаться нерешенным. Мы очень долго разрабатывали саму идею увековечивания всех имен, ведь даже с технической точки зрения отобразить 20 000 имен на любом носителе, будь то камень, дерево или пластик ― крайне сложно, потому что площадь очень велика. К тому же, возникла еще одна сторона вопроса.
Нам говорили: «Как же так? Вы хотите разместить на памятных досках имена новомучеников рядом с именами уголовников? Ведь здесь были расстреляны и преступники. Рядом с именами латышских стрелков, которые когда-то были красой и гордостью революции, а в 37-м году были пущены «в расход»? (Такая судьба была уготована и одному из самых известных помощников Феликса Дзержинского Мартину Лацису, который был кровавым палачом времен Гражданской войны)». И мы всерьез думали, как же разрешить эту проблему, как на этих досках разместить имена всех: и героев, и мучеников, и палачей, и преступников. Но все же было принято решение увековечить имена всех пострадавших в Бутове, реабилитированных и не реабилитированных.
Немало времени понадобилось на то, чтобы согласовать концепцию памятника и его техническое решение. Я предложил сделать для этого монумента форму раскрытого рва, точнее раскрытой насыпи, потому что все погребальные рвы в Бутове сверху выглядят как земляные насыпи, покрытые газонной травой.
Когда на Бутовский полигон приезжают родственники расстрелянных здесь людей, часто задают вопрос, а в каком рве лежит мой родственник, в этом или в том? Ведь их 13. Но рвы хранят много тайн и загадок, и, видимо, так будет всегда, мы никогда не узнаем, в каком рве покоится священномученик Серафим Чичагов, а в каком Мартин Лацис. Невозможно написать над каждым рвом имена лежащих именно здесь людей. Поэтому мы символически как бы раздвигаем землю и спускаемся внутрь этой расщелины по специальному пандусу, вокруг нас каменные доски с именами расстрелянных, и эти имена сгруппированы по дням приведения в исполнение приговоров. Таким образом, мы не просто читаем эти имена, мы читаем исторический документ, который не делил людей на преступников и святых мучеников.
Идея разделить имена погибших по дням очень важна еще и потому, что человеческий ум не может и не хочет вместить в себя ту страшную правду, что когда-то такое было возможно, человек не воспринимает такие огромные числа, этот факт становится для него даже несколько мифичным. Поэтому очень важно помочь ему представить то немыслимое количество жертв, лежащих в этих рвах. Спустившись вниз этой ямы, человек проходит сначала одну дорожку, посвященную 1937 году, которая равна 150 метрам длиной, потом вторую, посвященную 1938 году, такую же по длине. Общая длина гранитных плит, на которых выгравированы имена, составляет 300 метров. Очень важным я вижу то, что человек спускается именно внутрь рва, тогда он чувствует себя на месте тех, кого расстреляли и скинули в эту яму. Человек, конечно, не видит останков погибших, потому что памятный ров сделан в двадцати метрах от настоящих погребений, но он находится на том же уровне, совсем рядом с погибшими, и это производит на душу человека сильнейшее впечатление.
В центре рва находится колокол памяти, в который человек может ударить. Я по себе знаю, что, спустившись в этот расстрельный ров, человек испытывает такие чувства, которые необходимо выразить. Несмотря на то, сколько лет мы это проектировали, пропускали через себя, сколько лет я буквально живу в этом мемориале, и все равно, каждый раз спустившись внутрь, я испытывал очень сильные эмоции, и колокол ― это универсальная метафора нашей общечеловеческой памяти о прошлом. Между этими двумя дорожками растет яблоневый сад ― символ того, что память должна жить и приносить плоды.
Этот памятник уникален еще тем, что он создан без поддержки государства. Русская Православная Церковь, а точнее приход Новомучеников и исповедников Российских в Бутово, на средства родственников пострадавших построил самый большой монумент, посвященный им, в нашей стране. Это наш вклад в увековечение памяти жертв тех страшных репрессий. Открытие памятника мы приурочили к 80-летию с начала массовых казней 37-го года.
30 октября, в День памяти жертв политических репрессий, мы приглашаем всех на Бутовский полигон. По устоявшейся пятилетней традиции здесь будут зачитываться имена всех здесь пострадавших. Этот день мы начинаем с литии, после которой все выходят на территорию захоронений и зачитывают имена всех, кто здесь лежит. С 10.00 и до 18.00 нам необходимо прочитать 20 762 имени. Впервые чтение имен будет проводиться перед вновь построенным мемориалом!
Беседовала Елена Варова
Московская городская епархия
Фото: храм Новомучеников и исповедников Российских в Бутово, «Православие и мир»
