Год назад, 20 января 2020 года, отошел ко Господу протоиерей Георгий Ореханов, проректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета по международной работе, профессор кафедры общей и русской церковной истории и канонического права, доктор церковной истории, доктор исторических наук.
Отец Георгий был свидетелем и участником становления Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: в 1991 г. он, уже окончив два факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, поступил на катехизаторские курсы, на базе которых был образован Православный Свято-Тихоновский богословский институт (с 2004 г. — ПСТГУ). После окончания в 1995 г. богословского факультета ПСТБИ отец Георгий — в то время Юрий Леонидович Ореханов — остался в университете в качестве преподавателя и трудился в нем вплоть до кончины.
Со временем университетская нагрузка отца Георгия включила не только педагогическую, но и обширную административную деятельность, однако основными направлениями его трудов стали пастырское служение (он был рукоположен в 1998 г.) и научная работа. Отец Георгий известен в научном сообществе, прежде всего, как выдающийся исследователь жизни, взглядов и духовной трагедии Л.Н. Толстого.
Обладая замечательной эрудицией, отец Георгий имел удивительный талант делать то, что интересно ему, интересным для всех. В памяти своих коллег и собратьев по священнослужению он остался незаменимым собеседником и другом, для паствы и учащихся — блестящим лектором и замечательным проповедником.
Год назад, после погребения отца Георгия, многие друзья и коллеги, остро переживая его неожиданную кончину, отмечали, что это резкое изъятие отца Георгия из земной жизни помогло увидеть его зрелость для Царства Божия.
Предлагаем вашему вниманию избранные воспоминания об отце Георгии.
Проректор по учебной работе ПСТБИ протоиерей Николай Емельянов:
Годовщина смерти отца Георгия дает ощущение какой-то острой его нехватки. Я неоднократно за этот год вдруг с удивлением понимал, что какой-то вопрос, который касается текущей церковной, приходской, университетской жизни, я хочу обсудить именно с ним, что его мнение имеет какое-то важное значение для меня, что его энтузиазм, видение, неравнодушие, с которым он всегда умел отреагировать, для меня очень ценны. В науке, в образовании, в церковной жизни такой энтузиазм, постоянное сохранение личной заинтересованности в каждом конкретном человеке — это самое драгоценное. В год пандемии это стало особенно очевидно.
В манере его речи было много шуточного, отчасти гротескного. Он не боялся пошутить и посмеяться над собой: «Все, маски сорваны!», «Я сейчас скажу гениальную вещь!», «Отец Николай, ты из нас все-таки самый умный!» Наши дискуссии были обычно о каких-то предельно важных вещах, а все эти высказывания всегда как-то компенсировали и снижали пафос беседы, никогда не были обидными. С отцом Георгием можно было говорить, не боясь, что он захочет тебя неправильно понять. Можно было говорить что угодно и как угодно и быть уверенным, что он тебя обязательно постарается понять.
Я был свидетелем всей эпопеи с докторской защитой отца Георгия. Хорошо помню его предзащиту, на которой скорее происходила рецепция и принятие того, что отец Георгий сделал, чем дискуссия и критика сделанного. Помню, как отец Георгий неоднократно представлял свои результаты исследований, и часто это было в очень дискуссионной и острой манере, поэтому его книга о Льве Толстом не была для меня чем-то новым и непонятным. Я стал читать ее уже после его кончины, понемногу в течение года. И вдруг услышал его голос — живой, радостный, такой, каким он рассказывал о старцах студентам в Оптинском скиту, каким он рассказывал моим детям о Достоевском, читал студентам за трапезой на Анзере. Вот этого голоса как раз очень и не хватает. Замечательно, что отец Георгий по просьбе своего сына написал эту книгу и все-таки свой голос нам оставил.
Проректор по научной и международной работе протоиерей Константин Польсков:
Большое видится на расстоянии. Вот уже скоро год, как дорогого отца Георгия нет с нами. Теперь что-то осознается лучше, какие-то мелочи, конечно, забылись. Осталось главное — батюшка был человек дела, действия, который умел завести жизнь вокруг себя, закрутить ее мотором. Это проявлялось во всем: и в личных отношениях, и в рабочих делах университета. Он всегда рождал идеи, за ним всегда можно было следовать, как за ледоколом. Его первого из нас двоих рукоположили в сан священника. Он первый защитил кандидатскую диссертацию. Глядя на него, я в значительной мере осилил свою. А дальше он пошел вперед, а я уже не смог за ним дотянуться. Его докторские для меня оказались недосягаемым, но, тем не менее, очень мотивировавшим рубежом так же, как и его публикации, монографии, многие научные и культурные мероприятия, которые он организовывал. Все это осознается теперь как «невыполненное домашнее задание», которое он оставил.
Так же было и в жизни университета. Все, кто его помнит, подтвердят, что мы подшучивали над обилием его, как он говорил, «гениальных» идей. Мы с ним их бесконечно обсуждали и пытались реализовать, но от этого количество таких идей ничуть не уменьшалось. Так было на всех должностях, которые ему было благословлено исполнять. Сегодня нам этой импульсивной энергии очень не хватает. Мне пришлось стать преемником отца Георгия на должности проректора по международной работе, подхватить начатые им проекты и поддерживать те связи, которые ему удалось завязать. И здесь опять я совершенно ясно осознаю, как много значили его зажигавший партнеров энтузиазм, доброе и уважительное отношение к тем, с кем он вел диалог. Научиться бы этому!
Прошедший год выдался таким сложным, отношения между людьми стали непростыми, и человеческой теплоты отца Георгия нам всем очень не хватает. Это особенно остро осознают его прихожане. Многие из них говорят, что до сих пор чувствуют себя «овцами, потерявшими пастыря». Их сердца до сих пор оплакивают эту потерю. Удивляешься теперь, как ему удалось собрать чад не только из России, но и Японии, Италии, Германии, Франции. Хотя чего тут удивительного! В нашем жестоком мире самый большой дефицит — это дефицит любви и человеческого тепла. А их отец Георгий раздавал без меры. Поэтому люди к нему и тянулись. И тут больше уже ничего и не добавишь.
Заведующий кафедрой восточно-христианской филологии и восточных Церквей протоиерей Олег Давыденков:
С отцом Георгием мы познакомились очень давно. Я хорошо помню день и даже час, когда мы в первый раз пересеклись и познакомились. Это было 21 августа 1991 года, около 17 часов. Дата эта хорошо запомнилась, потому что как раз тогда был ГКЧП, на улицах Москвы были танки и разная бронетехника, войска, а мы в это время на территории Первой градской больницы сдавали приемные испытания на катехизаторско-миссионерские курсы, из которых впоследствии вырос Свято-Тихоновский институт (ныне университет). Именно там я первый раз увидел отца Георгия. Он был уже не очень молодым человеком, тогда ему было почти 30 лет, он на 4 года старше меня. У будущего отца Георгия, тогда просто Юрия, была весьма яркая внешность, и он выделялся на фоне многочисленных абитуриентов. Тогда он выглядел не так, как в то время, когда он уже принял сан, стал преподавателем.
У него были достаточно длинные волосы и очень большая борода. Потом такую бороду он уже не носил. А тогда он был похож на какого-то богемного художника. При этом, если учесть и несколько необычный ориентальный тип лица, высокий рост и весьма большие габариты, — отец Георгий и позднее, а тогда особенно, был широкоплеч и вообще корпулентен, так что своей фигурой почти полностью перегораживал коридор — то становится понятно, что на него трудно было не обратить внимания. Сразу возникало желание познакомиться с таким необычным человеком. Потом мы 4 года учились в одной группе на богословском факультете ПСТБИ, потом вместе служили и преподавали. В общей сложности были знакомы почти 29 лет.
С отцом Георгием мы сблизились на почве особой любви к ранним воскресным и праздничным Литургиям. В течение многих лет, практически каждое воскресенье, каждый праздник мы служили раннюю Литургию в 7 часов утра. Состав собиравшихся на ранних службах священнослужителей в целом был достаточно устойчив и все же отчасти мог меняться, но мы с отцом Георгием всегда были непременными участниками ранней Литургии. Служить с отцом Георгием было очень приятно, потому что он был священником благоговейным и молитвенным. После службы все «ранние» отцы собирались в трапезной — у нас был небольшой перерыв до начала поздней Литургии, во время которой мы исповедовали. Это было время интенсивного и высшей степени интересного общения за чашкой кофе. Это были совершенно удивительные встречи. Отец Георгий эти наши собрания называл «трибуной свободной русской мысли».
И действительно, на них обсуждались самые разные вопросы: богословские, философские, политические, культурологические, а также и различные последние новости. Причем по большей части это не была пустая болтовня. Периодически делались весьма серьезные, если не доклады, то, по крайней мере, научные сообщения. Иногда разгорались настоящие научные диспуты. Человек очень общительный и к тому же обладающий тонким чувством юмора, отец Георгий был душой этих собраний. Он часто задавал темы и самым живым образом участвовал в их обсуждении, стремясь к тому, чтобы обсуждение происходило на серьезном научном уровне. Сейчас его отсутствие на этих встречах очень остро ощущается. Казалось бы, все то же самое: то же самое место и люди те же — но такое ощущение, что исчез некий стержень, на котором держалось это удивительное общение.
Обычно человек, принимая сан, так или иначе меняется. Однако отец Георгий, насколько я помню, изменился несильно. Он долго шел к этому событию, долго и серьезно к нему готовился. Сан он принял в зрелом возрасте, ему было уже под 40. Когда более молодой человек принимает сан и особенно если это происходит неожиданно, такие изменения могут быть более заметны. Отец Георгий тогда был уже вполне сформировавшимся, глубоко воцерковленным человеком, поэтому не думаю, что принятие сана как-то резко его изменило, по крайней мере, в том, что касается внешней стороны жизни.
Отец Георгий был человеком очень разнообразных дарований. Как говорят, «талантливый человек — талантлив во всем». Он имел огромную сферу интересов — научных и не только научных (например, отец Георгий любил футбол и в молодости сам был неплохим футболистом). Во многих сферах он добился больших успехов: успешно окончил мехмат МГУ, ему предлагали поступать в аспирантуру, писать кандидатскую, но он отказался, пошел работать учителем математики в школу. Потом закончил ПСТБИ, и здесь у него сформировались совсем другие интересы: он увлекся историей России, историей Русской Церкви. По-моему, он был третьим из выпускников нашего университета, кто защитил кандидатскую диссертацию по богословию. Потом он преуспел и в светской науке, стал кандидатом, а затем и доктором исторических наук, известным и уважаемым ученым.
Отец Георгий был сторонником комплексного подхода к изучению отечественной истории и культуры. Последние его работы носили уже такой синтетический характер, где в единстве были представлены темы богословские, философские, исторические, литературоведческие. В последние годы жизни отец Георгий проявил себя и как незаурядный администратор, что вообще нечасто удается людям, серьезно занимающимся наукой. Под его руководством Международный отдел ПСТГУ был приведен в цветущее состояние.
Заведующий кафедрой философии и религиоведения Константин Михайлович Антонов:
Прошел уже год с момента ухода отца Георгия, и мы все время чувствуем его отсутствие. Это отсутствие очень сложно описать, потому что оно охватывает всю жизнь целиком: и университетскую, и личную, и духовную, и научную — все вместе. Оно заметно не только в жизни нашей кафедры, в работе которой он принимал очень активное участие, но и в личной жизни, потому что после многих лет общения он стал для меня старшим другом. Одновременно он был для меня очень важен и как священник. Ведь всем нам, особенно в настоящее время, важно постоянно иметь перед глазами пример хорошего священника. Отец Георгий был не только хорошим священником, но и выдающимся ученым и в первую очередь мы общались по научным, кафедральным делам, по совместным проектам, статьям и книгам. Мы часто вместе обсуждали его тексты, мои тексты.
Большое видится на расстоянии, и в отношении отца Георгия это очень верно. Я это слышал от многих людей, в том числе от тех, кто при жизни его не знал или знал очень мало, например, от коллег, с которыми я работаю и встречаюсь на философском факультете МГУ, — они только сейчас осознают масштаб его личности, читают его книги, смотрят его выступления. Так, например, Борис Вадимович Межуев, который будет вместе со мной от философского факультета МГУ вести магистерскую программу по религиозным аспектам русской культуры, созданную отцом Георгием Орехановым, заметил, что именно сейчас он открывает для себя отца Георгия как ученого, как исследователя, как мыслителя.
Про отца Георгия вполне можно сказать, что он был не только ученым, но и мыслителем. Понятно, что мы все, когда что-то исследуем, занимаемся наукой, что-то думаем по этому поводу, как-то рефлексируем относительно целей и смысла того, что мы делаем. Но отец Георгий, как мне кажется, делал это постоянно и целенаправленно. Очевидно, что у него в сознании была какая-то рамка, структура, которая синтезировала его исследования и его более общее видение того, как должны взаимодействовать Церковь и наука, какое место наука должна занимать в Церкви, как церковные люди должны заниматься наукой, чтобы это приносило пользу Церкви и в то же время оставалось академически выдержанным и корректным.
У него было свое видение того, какие темы актуальны и как ими надо заниматься. В этом смысле его обращение к Толстому, к изучению русской культуры XIX века имело очень современное значение и звучание.
Отец Георгий был всегда очень активным человеком, он всегда действовал, а не просто отстраненно что-то исследовал — любое его исследование было одновременно некоторым действием. Но это действие, в свою очередь, всегда опиралось на определенную мысль и вытекало из его общей философско-богословской позиции. Эту позицию он не артикулировал и, если артикулировал, то скорее в каких-то выступлениях, чем в книгах и статьях, которые были всегда посвящены конкретным сюжетам.
Но за конкретными сюжетами всегда стояла его позиция — позиция священника, который одновременно является ученым и для которого одинаково важно и достичь научного результата, и через него предъявить людям церковную истину. Предъявить истину своей аудитории — другим ученым, публике, к которой он обращался в своих выступлениях, и т.д. Такой органичности достичь очень сложно, это требует огромной внутренней работы над собой. Но у него это получалось, и, по видимости, получалось очень легко и непринужденно. Это, пожалуй, главный урок, который у меня сложился за это время. Хотелось бы по мере сил его дело продолжать, но без него это очень тяжело.
Протоиерей Валентин Уляхин:
Корректируя античную поговорку «Mens sana in corpore sano», об отце Георгии Ореханове можно было бы сказать: «В потаенно больном теле — удивительно здоровый дух». Известно, что болезни могут или сломать, или закалить характер человека. У отца Георгия была удивительная способность их превозмогать. Недуги, которыми он страдал, как ни парадоксально, только закаляли его дух.
Был в отце Георгии некий духовный стержень, сохранявшийся всегда, при любых обстоятельствах. Таково было свойство закаленного жизнью характера, опиравшегося на изрядную волю, которое помогло ему стать искусным интегратором, способным соединять светскую и церковно-академическую науку: прекрасный историк и литературовед, доктор церковной истории и доктор исторических наук протоиерей Георгий Ореханов лучше других исследователей смог транспонировать феномен Льва Толстого на духовный кризис русской интеллигенции XIX — начала XX столетий, приведший к революционному взрыву.
У каждого ученого свой стиль и уклад жизни, свой характер отношений с Богом, наукой и творчеством, своя манера творческого поиска. Вклад, внесенный отцом Георгием в распутывание конфликта между Львом Толстым и Русской Православной Церковью, конфликта, который соблазнил столь многих и продолжает соблазнять сейчас, определяется в своей значительности не только предметным многообразием, но и тем, что за всем богатством интеллектуальным стоит непоколебимая воля исследователя. Эта воля закалялась в Церкви.
Отец Георгий был очень цельной, самодостаточной и весьма разнообразной личностью. Может быть, главное слово, которым можно определить его творчество, — это здравомыслие. Для него смысл и глубина подачи материала всегда были на первом плане; после прочтения его работ о Льве Толстом не оставалось ощущения какого-то хаоса в голове, он никогда не был тривиальным, его суждения были неожиданны и свежи.
У отца Георгия были такие ценные качества, как проницательный ум, поразительная работоспособность, свой почерк и легкое перо. Это можно выразить одним словом — одаренность. Он был человеком чести, всегда хранил внутреннее нравственное достоинство, благородство души. Порядочность, основательность и дисциплинированность чисто германского типа не отяжеляли, а лишь давали опору его одаренности. Отсюда рождалось то внутреннее единство, которое пронизывало весь его жизненный и исследовательский опыт.
Единственный раз мне довелось побывать у отца Георгия дома. Это было очень давно, в начале 1990-х гг. Мы учились в одной группе богословского факультета ПСТБИ, и я пришел за конспектом лекций по какому-то предмету. Среди студентов он выгодно отличался тем, что подробнейшим образом конспектировал все лекции и семинары. В те годы главное достояние составляли книги. В библиотеке отца Георгия их было множество, по самым разным областям (он окончил механико-математический и психологический факультеты МГУ). Я был изрядно удивлен, заметив среди специальных книг несколько популярных брошюр по футболу — оказалось, что отец Георгий очень увлекался этим спортом.
Особенную ценность для него представляли книги советского философа Г.С. Батищева. Генрих Батищев сначала был рьяным марксистом в духе раннего Маркса, потом сторонником Рериха, а в конце концов пришел к Православию. Батищев собрал кружок и привел к вере целую плеяду одаренных молодых людей, среди которых оказался и будущий протоиерей Георгий. Когда в начале 1980-х гг. Георгий крестился, Батищев стал его крестным отцом.
Отец Георгий умел распознавать контуры будущего. В 2012-2013 гг. журнал «Нескучный сад» опубликовал ряд его интереснейших статей («Молодежь, Церковь и секуляризация», «Соборность — слово, которого нет в Символе веры», «Ребенок вырос и ушел из Церкви: что делать?» и др.), в которых он предупреждал о негативных процессах обмирщения, формализации и коммерциализации среди верующих. В Фейсбуке отец Георгий настойчиво повторял: «Если детей не спасем, сами не спасемся».
Помню, как он не раз говорил, что жизнь устроена умнее, чем нам кажется в кризисные ее моменты. Человеческая жизнь не просто сложна и тяжела; настоящий вызов заключается в том, что надо попытаться что-то в этой жизни совершить. У отца Георгия это получилось отменно.
