Интервью с архитектором Алексеем Анатольевичем Мамоновым, членом Союза архитекторов России, генеральным директором ООО «АИРИС».
Мы встретились с Алексеем Анатольевичем на территории храма в честь преподобного Серафима Саровского в Раеве.
― Этот храм двухуровневый. На нижнем уровне уже почти четыре года идет служба, ― начал свой рассказ Алексей Анатольевич.
— Это тот случай, когда не стали строить временный храм и начали служить в цоколе основного?
― Нет, не совсем так. Храм прп. Серафима изначально проектировался с учетом нижнего, в честь свт. Николая. Но сначала здесь, перед алтарной частью будущего храма, был построен хозяйственный корпус. И чтобы не возводить отдельно стоящий временный храм, было принято решение отдать под него какую-то часть этой постройки.
― Он выглядит как надвратный. И вообще я чувствую себя не на московском приходе, а где-то в стенах старинного провинциального монастыря, где как раз в стене часто располагается надвратный храм.
― В общем-то, именно такой идеи мы и придерживались. Нам хотелось создать такую периферию храма, которая поддерживала бы его внутреннюю атмосферу. В новых храмовых комплексах часто приходится видеть, что сам храм удалось сделать стилистически похожим на древние аналоги церковного зодчества, а вот хозяйственные постройки и дом причта выдают дух времени. Здесь мы стремились выдержать в едином стиле весь храмовый ансамбль и следовали старинным образцам XVI и XVII веков.
После закладки фундаментов большого храма сразу начали строить хозяйственный корпус с так называемым временным храмом. Когда стены основного храма не превышали высоту человеческого роста, во временном, освященном в честь Введения Пресвятой Богородицы во храм, уже шла служба. Это, естественным образом, заставило изменить облик первоначально чисто утилитарного здания. Деревянная, по первоначальному проекту, надвратная башня была возведена из кирпича и в иных архитектурных формах. Введенский храм начал обрастать пристройками: добавилась колокольня, потом развитое крыльцо, потихоньку все стало вставать на свои места, приобретать цельность.
― Как часто в проект привносятся какие-то идеи уже на стадии строительства?
― В моей практике это происходит довольно часто, хотя, как правило, изменения не столь значительны и являются, по сути, либо привязкой к изменившимся условиям строительства, либо, чаще, разработкой архитектурных деталей, ― уточнением профилей, заменой кирпичных декоративных элементов на белокаменные (сделанные из природного белого камня — известняка) и т.п. Иногда в ходе строительства храма появляется спонсор и, соответственно, появляется возможность применить более дорогой и красивый материал. Сейчас почти любая корректировка вызывает необходимость в дополнительных согласованиях или даже, как на этом храмовом комплексе, в повторном получении заключения Мосгорэкпертизы, ― иначе сдача объекта не состоится. Вообще же, на мой взгляд, внесение изменений во время строительства уникальных, таких, как у нас, рукотворных зданий, сродни работе скульптора или, скажем, нанесению последних мазков на живописное полотно. Оно вполне оправдано, ведь порой только в реальном объеме видишь, как можно что-то улучшить, и, пока не поздно, это делаешь.
― А как вносятся изменения? Вы что-то дорисовываете или делаете макет на компьютере?
― Это всегда бывает по-разному. В данном случае мы не делали макет, была просто корректировка проекта.
― То есть Вы просто постоянно находились здесь, на строительной площадке?
― Да. Вообще, это специфика нашей работы, ― сопровождение процесса строительства от первого до последнего дня.
В проекте, разработанном на стадии «П» ― «Проект», можно видеть достаточно общие черты будущего здания. Рабочий проект дает более конкретное представление о том, каким будет храм. Но деталировочные чертежи, гораздо более подробные, чем на любом другом объекте, мы разрабатываем непосредственно во время строительства, чтобы они в нужный момент оказались в руках мастеров. Листов получается очень много, потому что много самих деталей, и гораздо удобнее выдавать эту документацию постепенно, чем сразу выпустить ворох бумаг и потом самим же в них запутаться.
― Находясь здесь, так и хочется сказать: «В стенах монастыря», ― забываешь, что находишься в Москве…
― Этого эффекта мы и добивались.
― Принимает ли участие в обсуждении проекта и вносимых в него изменений настоятель? Или это сугубо Ваше детище?
― Мы, конечно же, обсуждаем проект. По сути, архитектора нанимает настоятель или приходской совет. Мы делаем эскизы проекта, и первый, кто их рассматривает, — это, конечно, настоятель. Если они ему нравятся, то священник показывает их правящему архиерею, и после его одобрения мы начинаем разрабатывать этот проект подробно. И в более или менее законченном виде показываем протоиерею Андрею Юревичу, члену Союза архитекторов России, главному архитектору Финансово-хозяйственного управления Московского Патриархата, и митрополиту Рязанскому и Михайловскому Марку, председателю Финансово-хозяйственного управления.
― А прилегающей к храму территорией тоже занимается архитектор?
― Конечно. Проект состоит из нескольких частей. И одна из них ― генплан или, как сейчас это называется, планировочная организация территории и зданий, которые на ней будут стоять.
― Очень часто современная архитектура обсуждается в контексте современного города. Все-таки храм должен сочетаться с окружающей средой или он должен быть чем-то обособленным?
― В большинстве случаев окружающая среда настолько невыразительна, что любая неординарная постройка, коей и является храм, никак ей не повредит. Может быть даже и хорошо, что она оказывается в контрасте с безликой застройкой. Но, в общем-то, эту ситуацию нужно рассматривать шире ― в контексте ландшафта. Храм, на территории которого мы с вами находимся, стоит несколько в стороне от городской застройки и больше взаимодействует с ландшафтом. Это обстоятельство порой очень влияет на то, каким архитектор увидит будущий храм.
Я думаю, к вопросу об окружающей среде нужно подходить не однозначно, а учитывая конкретное окружение. Если городская среда, в которой строится храм, достаточно интересна и представляет собой некий архитектурный ансамбль, содержащий в себе значимые постройки, тогда, безусловно, ее нельзя игнорировать, нужно вписываться в существующую городскую ткань и стараться сделать так, чтобы не было какого-то серьезного конфликта. Здесь надо отметить, что пока мы находимся на такой стадии развития нашей церковной архитектуры, которая заставляет нас обращаться к древним образцам храмового зодчества, поэтому в некоторых случаях трудно найти гармонию между городской застройкой и храмом, ведь не каждый древний храм идеально впишется в формат современного города.
С другой стороны, нельзя перегибать палку в сторону новаторства. Ведь для верующих людей нужен все же привычный образ храма, который бы соответствовал представлениям о Православной Церкви. И если мы начнем делать что-то слишком отдаленное от этих представлений, наши действия вызовут непонимание.
Органично вписать храм в среду современного города ― непростая задача, особенно в последнее время, когда процветает деконструктивизм, когда строятся агрессивные здания, заведомо вступающие в конфликт с традиционными представлениями о тектонике. Конечно, выстроить диалог между современными сооружениями и теми, которые соответствуют представлениям о Церкви и ее незыблемых ценностях и канонах, ― задача архисложная. Но, тем не менее, в руках архитектора, а настоящий архитектор — это художник, всегда есть средства, которые помогают ему с этой задачей справиться.
― Каковы Ваши ожидания по поводу того, что в МАРХИ открылась кафедра храмового зодчества?
― Наверное, это один из тех шагов, которые необходимы на данном этапе для того, чтобы нам преодолеть зависимость от привязанности к каким-то конкретным историческим образцам. Проектируя храмы образца XV-XVI и более ранних веков, архитектор все равно находится в поиске, потому что мы ― плоть от плоти современной жизни. Мы не можем мыслить так, как мыслили тогда, не можем не нести на себе отпечаток времени, и церковное здание все равно получается не совсем таким, каким бы его сделали в древности. Мало того, и богослужебная практика, относящаяся к современному периоду, требует от нас новых решений.
Мы все время находимся в процессе роста и становления. В конечном счете, если все будет развиваться положительно, мы должны найти язык, который будет понятен не только профессионалам, но и всем верующим людям, приходящим в храм. Студентам, в силу молодости, свойственно искать новые и смелые пути решения задач, это делается порой интуитивно, без особых знаний, но именно это и интересно. Поэтому будем рассчитывать на новые силы. А для нашего поколения органичней придерживаться традиций, осторожно двигаться в направлении новаторства и осваивать изменения постепенно.
Для того, чтобы внести в храмовую архитектуру новые идеи, нужно созреть духовно, чтобы не потерять связи с прошлым. Ведь Церковь зиждется на том, что было много лет назад, на древних эстетических идеалах, которые, возможно, и трансформировались под влиянием светской моды, но, тем не менее, оставались неизменными. Идеальный храм нам представляется в виде некоего Покрова на Нерли, и надо сказать, что пока мы, архитекторы, «ходим» в этих пределах.
Конечно, проектировщиков, которые опираются в строительстве новых храмов на какие-то исторические стили, оправдывает то, что Православная Церковь сохранила очень многие вещи, сформированные в Средневековье, и до сих пор они неизменны. Речь идет об облачениях священнослужителей, о церковной утвари, которая участвует в богослужении, и об иконах.
Правда, в какой-то период времени иконопись последовала по пути реалистической живописи, но вскоре от этого отказалась. Стало понятно, это путь в никуда, и молиться на такие иконы сложно, в то время как древние образы Андрея Рублева, Дионисия располагают души верующих к разговору с Богом, открывают для них иной мир. И если внутреннее убранство храма из другого мира, значит и сама среда, сам храм, его архитектура тоже должна соответствовать не здешним меркам, отсюда и приверженность к традициям и нежелание от них отступать.
― Каким человеком должен быть храмовый архитектор? И если уж Вы заговорили об иконах, то можно вспомнить, что во время их написания было принято вести достаточно аскетичный образ жизни. То же самое касается и храмового архитектора?
― Я думаю, что он в принципе должен быть человеком церковным, и вести подобающий образ жизни не только в момент строительства храма. И если ты посвятил свою жизнь церковному искусству, будь то иконописание, архитектура или изготовление церковной утвари, ты должен принадлежать Церкви, в которой достаточно постов, и, думаю, специально поститься перед проектом не обязательно. Тем более, что профессионал хорошего уровня постоянно пишет иконы и строит храмы, иногда даже несколько проектов сразу, поэтому его пост был бы непрерывным.
На мой взгляд, достаточно просто соблюдать все существующие посты и быть с Богом. Конечно, и иконописец, и храмовый архитектор должны быть православными людьми. Сложно себе представить неверующего иконописца. Невоцерковленные архитекторы, конечно, существуют, все-таки архитектура более утилитарна и отвлеченна. В конце концов, первые христианские храмы устраивались в языческих капищах, и конечно, богослужение можно вести везде, но уж если речь идет о храме, лучше, чтобы его создателем был человек, который является членом Церкви.
― В деле создания храмов есть место вдохновению?
― А как же?! Безусловно!
― Тогда расскажите, как рождается проект храма. Представим, что Вас попросили сделать эскиз, с чего Вы начинаете?
― Вы знаете, это сложный вопрос… На самом деле, все время нужно находиться в неком состоянии вдохновения. Основной секрет заключается в этом.
― Но это же очень сложно…
― Ну, почему? Если подразумевать под вдохновением постоянную готовность к профессиональной деятельности, то это, для начала, способность замечать и воспринимать как вдохновляющий момент все окружающее, будь то архитектура, книги, картины, общение с людьми. Затем, обязательно, желание создать нечто новое. И, наконец, навык непрерывного формирования багажа, обоймы творческих идей. Тогда при постановке конкретной задачи, при первой же возможности реализации, эта обойма начинает работать. Такое вдохновение можно назвать высоким профессионализмом.
Вряд ли стоит рассуждать об ином вдохновении, ― когда что-то открывается свыше, и человек легко начинает делать какие-то вещи, которые удивляют его самого. Такое бывает, и это замечательно, хотя, оговорюсь, порой только самого творца и удивляет.
― Как Вы сами пришли к тому, что стали заниматься проектированием исключительно храмов?
― В 70-е годы, во время учебы в институте, мы проектировали только светские здания, тогда и речи о храмах не могло быть. Но у меня всегда было стремление сделать проект храма. Причем, тогда я был не просто неверующим, а даже некрещеным человеком. Но я понимал, что храмовая архитектура синтетична и включает в себя сразу несколько разных видов искусства, она не утилитарна, хотя и может включать в себя много практических решений, но она является образом в чистом виде. Поэтому, в отличие от каких-то светских сооружений, для которых функция была определяющей, и не допускалось практически никакого формотворчества, в храме, наоборот, действовало сплошное формотворчество. По всей видимости, душа моя к этому и рвалась.
Но архитекторы того времени были обречены на конструирование чего-то типового. По сути, это была унылая деятельность, и любое отклонение от заданных рамок воспринималось как разбазаривание государственных средств. На архитектора, обладающего каким-то талантом, смотрели как на вредителя. Такой мастер мог себя реализовать, если только попадал в какую-нибудь элитную мастерскую.
И когда вдруг появилась потребность в строительстве храмов, само собой получилось, что я начал этим заниматься. Большую роль сыграло и то, что примерно тогда же, в качестве духовного чада, я попал к отцу Геннадию Огрызкову (Протоиерей Геннадий Огрызков (1948-1997), настоятель храма Вознесения Господня («Малое Вознесение»), что на Большой Никитской улице. — Ред.). И батюшка, сам архитектор по образованию, всячески вдохновлял меня на это, так что уже при нем я начал достаточно активно проектировать храмы.
― Сейчас Вы занимаетесь только храмами?
― Да. Лишь иногда мои знакомые просят помочь с проектом дома или квартиры. Занимаюсь этим просто, чтобы не обидеть людей и не оставить их без помощи. Но всецело я погружен исключительно в строительство храмов. Надо сказать, что приходится вплотную заниматься не только внешним видом, но и интерьером, иконостасом.
Когда-то я и сам пробовал писать иконы, но понял, что нужно заниматься чем-то одним. Проектирование и строительство отнимает много сил и времени, потому что, по сути дела, на стройке мы являемся вторыми прорабами. Ведь чтобы строительство шло нормально, необходимо по крайней мере дважды в неделю быть на объекте и следить за тем, как все продвигается. А когда делаются сложные вещи, приходится там бывать и каждый день.
― А бывает, что параллельно идет строительство нескольких объектов?
― В работе постоянно несколько проектов.
― И как же Вы успеваете бывать на них?
― Мой график таков. С утра я еду на один объект, оттуда переезжаю на другой, а заканчиваю день на третьем. На следующий день еду на другие три объекта.
Сейчас вот еще добавилась новая функция, в рамках которой я помогаю строить чужие объекты. Потому что иные архитекторы выпустят проект, исчезнут ― и строй, как хочешь. А строители, как правило, не очень квалифицированы и не понимают, как делаются те или иные вещи. Просят помочь, приходится приезжать и курировать чужие объекты.
За годы нашей работы мы достаточно серьезно освоили кирпичную кладку сводов, чего не умеют очень многие инженеры, архитекторы и тем более простые строители. А в этих конструкциях очень важно правильно положить кирпичи.
― Я правильно поняла, Вы своими руками показываете, как это делается?
― Да, совершенно верно, беру кирпичи, раствор и учу строителей делать эту кладку. Или стою над каменщиками и говорю, что и как нужно делать: «Этот кирпич кладем вот сюда, а у этого кирпича нужно срезать вот эту часть» и так далее. И это продолжается, пока я не буду уверен, что рабочий понял, как это делается.
― Мне еще интересно услышать ответ на такой вопрос. Раньше храмовая архитектура складывалась из легенд, например, о голосниках, создающих прекрасную акустику в храме. Сейчас, с появлением современных технологий что-то из этого еще живет?
― Конечно, живет. Во всяком случае, мы стараемся ориентироваться на древние технологии и материалы. Если сейчас повсеместно используется железобетон, утеплитель и различная декоративная отделка из искусственных материалов, то мы все делаем из кирпича: стены, детали и самое главное, своды.
Если этого придерживаться, то можно быть уверенным, что акустика будет вполне приличной. А если еще соблюдать некие правила, которые мы выработали годами своей практики, то акустика может получиться очень даже неплохой.
В отношение того, когда, где и сколько ставится голосников, у меня еще не сформировалось достаточно четкой картины, этот вопрос я еще изучаю. Но голосники мы уже применяем, правда, пока на полуинтуитивном уровне. В храме Всех святых в Филях, например, мы заложили достаточно много голосников в кладку стены, надеюсь, когда в храме начнутся богослужения, они будут работать хорошо. Голосники ― это пустые сосуды квадратной формы, которые удобно закладывать в кирпичную стену.
Штукатурку мы применяем только известковую, чтобы в акустическом плане она тоже не была «железной», звенящей. Кроме всего прочего, важно построить систему сводов так, чтобы они отражали звук определенным образом.
― То есть и выбор самих строительных материалов контролируете Вы?
― Безусловно. Контролируем абсолютно все. И то, что касается электрики, отопления и вентиляции, тоже продумывается и курируется от начала до конца в тесном контакте со специалистами-инженерами.
― Какие советы Вы могли бы дать молодым архитекторам?
― Во-первых, желаю очень внимательно изучать наше богатейшее наследие. Невозможно сделать ничего нового, не изучив старого. Иначе получится, мягко говоря, уродство. Та красота и гармония, которая была заложена в старые сооружения, вливается в мастера, он пропитывается ею и, создавая что-то новое, он уже не сделает нечто уродливое и искаженное.
Сейчас, пока идет период становления, нужно строить храмы, которые не отпугивали бы верующих и не приводили бы их в недоумение, а напротив ― притягивали бы к себе и напоминали людям о своей традиции.
И очень важно вести церковный образ жизни. Для церковного архитектора не должно быть чужим и незнакомым то, что происходит внутри храма. Если человек говорит, что Бог у него в душе, он может далеко уйти от Истины. Жизнь в Боге облегчит восприятие всех невзгод, обогатится и творчество человека, потому что его будет вдохновлять Господь.
Высшая степень вдохновения ― это и есть снисхождение благодати. Но, думаю, говорить это, по меньшей мере, нескромно.
Беседовала Елена Варова
Московская городская епархия
