Столичная программа строительства православных храмов стартовала в 2009 году, с тех пор в городе появилось несколько десятков новых церквей, еще больше планируется возвести. Об успехах и трудностях работы корреспонденту газеты «Культура» Августину Северину рассказал председатель Финансово-хозяйственного управления Московского Патриархата митрополит Рязанский и Михайловский Марк.
— Когда Программа была объявлена, многие не верили, что она реальна. Сейчас сомневающихся меньше: если поначалу речь шла о двухстах церквях, по 20 для каждого округа Москвы, то сегодня очевидно, что этого недостаточно. А сколько уже готово?
— В общей сложности — сорок храмов. На некоторых из них завершены общестроительные работы. Это значит, что есть стены, купола с крестами, но остается внутреннее убранство, нет иконостаса — значит работа не окончена. Еще более 40 церквей строится, небольшая часть — в Троицком и Новомосковском округах.
— Что в таком случае делать потенциальным прихожанам, жителям районов, в которых храмов нет, да и средств на строительство недостаточно?
— Святейший Патриарх благословил, там, где пока нет возможности приступить к возведению большого храма, сооружать временные церкви, в которых можно было бы совершать богослужения. На сегодняшний день временных храмов около сотни. Они действуют и рядом со строящимися. На ряде участков в принципе возможно построить только небольшую церковь. И некоторые общины делают свой выбор в пользу деревянного зодчества. Так что у нашей программы есть и несколько деревянных храмов, которые уже можно считать за «капитальные».
— Есть ли среди новостроек те, что Вам особенно нравятся?
— Да, например, на улице Лобачевского появился красивый храм во имя благоверного великого князя Александра Невского, на пересечении Тамбовской и Ясеневой улиц — очень интересный храм Покрова Пресвятой Богородицы, на улице Софьи Ковалевской — храм блаженной Матроны Московской, на Ходынке — прекрасный храм во имя преподобного Сергия Радонежского.
— Кстати, о нем я хотел бы спросить отдельно. Насколько мне известно, первоначально на Ходынском поле планировалось восстановить церковь, стоявшую там с конца XIX столетия. Удалось?
— Воссоздать в прежнем виде — это была одна из идей. Однако победила другая. Потому что храм должен вписываться в архитектуру. В начале прошлого века в ближайшем окружении были здания отчасти деревянные, отчасти каменные, но невысокие. А сейчас на Ходынке стоят громадины домов, на фоне которых церковь, возведенная по изначальному проекту, потерялась бы. Поэтому решено было сделать ее такой, чтобы она гармонировала с окрестной застройкой.
— В последние десятилетия в Западной Европе наметилась отчетливая тенденция: христианские храмы закрываются, их переделывают под жилье, библиотеки, магазины, даже клубы. У нас все наоборот. По Вашим наблюдениям, это естественный процесс, у наших соотечественников действительно так велики духовные потребности?
— Совершенно естественный, особенно для Москвы, потому что здесь десятилетиями строили только жилье и социальные объекты. Для храмов даже места не предусматривали. Да и во многих других городах церкви разрушали, взрывали. Поэтому, как отмечал Святейший Патриарх, сегодня очень важно, чтобы в новых микрорайонах планировались площадки — тогда не придется, как это иногда случается, строить между домами. Думаю, при проектировании кварталов следует иметь в виду и школы, и парки, и детские сады, и церкви — все должно быть разумно и органично.
— Тем не менее у Программы есть и противники. Они, в частности, утверждают, что строительство ведется за счет городского бюджета.
— Никаких государственных денег нет и не было, Москва безвозмездно предоставляет землю. Такое положение дел, на наш взгляд, оправданно: поскольку храмы создаются для москвичей, они имеют социальное значение. Но если обычные социальные объекты возводятся за счет бюджета, то здесь город выделяет землю, средства на все остальное ищет Церковь. А это не только стройка, но и межевание участка, и проектирование, и подсоединение к коммуникациям (тепло, вода, электричество). А еще роспись храма, алтарь и многое другое. Все делается за счет благотворителей.
— В большинстве случаев это сами прихожане или какие-то меценаты?
— В каждой ситуации — по-своему. Строительство поддерживают люди разного достатка, бывает, что и крупные благотворители жертвуют. Есть храмы в Москве, которые возводились за счет прихода, есть построенные на деньги серьезных компаний, но при участии обычных горожан. Скажем, храм Иоанна Кронштадтского в Новых Черемушках, на улице Гарибальди, — его построил «Норильский никель», а иконы покупали прихожане. Ничья лепта не остается незамеченной.
— А на стройках волонтеры задействованы?
— В основном трудятся профессионалы: работа ведется в мегаполисе, мы привязаны к срокам и ограничены различными регламентирующими документами. Что касается добровольцев и прихожан, то они, как правило, принимают участие в уборке, в очистке территории перед строительством.
— Какова роль города в реализации Программы? Только выделение земли?
— Нет, речь идет о координации усилий органов власти, приглашаются городские службы, префектуры, управы, представители различных департаментов. Они обеспечивают административное сопровождение и режим наибольшего благоприятствования.
— Давайте вернемся к теме храмоборцев. Со стороны может показаться, что это довольно многочисленное движение.
— Не сказал бы. Яростные противники строительства заметны главным образом в Интернете, в реальной жизни они не так активны, их не слишком много. При этом есть люди, которые принципиально не против возведения церквей, но, допустим, считают, что нужно оставить возле их дома небольшой сквер, а не строить там храм. Мы стараемся сделать так, чтобы не возникало конфликтов.
— Тем не менее в парке «Торфянка» — серьезное противостояние.
— «Торфянка» — исключительный случай. Там собрались люди со всей Москвы, насколько мне известно, при поддержке в том числе из-за рубежа. Были представлены разные силы: и диссидентствующие, и заинтересованные в создании конфликта и последующем пиаре политики, и люди языческой ориентации. Каждой твари — по паре, и все эти разнородные группы объединились.
— То есть Вы полагаете, что процесс был скоординирован?
— Разумеется. Все было скоординировано.
— Какова дальнейшая судьба храма? Он будет построен?
— Святейший Патриарх говорил о том, что мы не собираемся никому ничего навязывать. Он сделал особое заявление и пояснил: в этой ситуации можно рассмотреть другой участок для строительства. Нам предложили место в Анадырском проезде, но пока нет полной ясности, можно ли там возвести храм. Поэтому сейчас мы в ожидании.
— Вы — председатель правления Фонда поддержки строительства храмов города Москвы, однако курируете работу по реставрации церквей в нескольких регионах России. Какие из проектов, на Ваш взгляд, более значимы?
— Храмы, которые восстанавливаются, — памятники, значимые для всей России. Как правило, деньги выделяются в рамках федеральной программы на объекты культурного и исторического наследия. Много замечательных церквей возрождается в глубинке. Порой можно увидеть шедевры зодчества там, где их трудно ожидать. Конечно, отдельные епархии имеют особый вес — Новгородская, Псковская, Вологодская. Там сохранилось большое количество бесценных памятников архитектуры. Есть и такие епархии, в которых по одному — по два объекта, нуждающихся в реставрации, например, храмовые комплексы в Астраханском и Рязанском кремлях. Из недавно восстановленных можно вспомнить кафедральный собор Успения Пресвятой Богородицы в Смоленске. Там некогда служил Святейший Патриарх Кирилл. Еще совсем недавно собор был не в очень хорошем состоянии, а сейчас, слава Богу, предстал во всем блеске и великолепии. Смоленск — город, который пострадал и в ходе войны с Наполеоном, и в Великую Отечественную. А вообще все памятники интересны, по-своему замечательны, о каждом можно говорить часами.
— Во время реставрации, не говоря уже о новом строительстве, нередко используют технологии, которые были неизвестны зодчим древности. На Ваш взгляд, это допустимо?
— Раньше, понятно, делали иначе. Сегодня есть возможность сочетать современные технологии и творчество. В разумных пределах. Например, икона: если взять готовое изображение и распечатать его, скажем, на ткани, получим бездушное машинное производство. А вот если мастер вкладывает в свою работу талант, силы и внимание, сам пишет икону, да с молитвой — это совсем другое дело. Во всем нужна духовная составляющая. В церкви, как правило, не бывает искусственных цветов. В храме вообще не должно быть ничего искусственного — ни цветов, ни пения под магнитофон. В каком-нибудь маленьком деревенском приходе, где певчих всего два человека, почему бы, кажется, не поставить запись. Но это неестественно, ненормально, в церкви все должно быть живым, ведь это диалог, община. Технический прогресс допускается, но в меру.
— Как Вы относитесь к появлению зданий с нетрадиционной архитектурой, таких, как храм святого великомученика Георгия Победоносца на Поклонной горе? Есть вероятность, что Программа даст вырасти подобным церквям?
— Храмы должны быть все-таки современными, а это сочетание традиций и инноваций. Ту тенденцию, которая есть на Западе, я бы назвал свободным полетом фантазии и мысли. Мы ее не воспринимаем и не принимаем. У нас традиция определяет форму. Без этого храм потеряет православные черты, православный облик. Но современные элементы тоже имеют право на жизнь. В храме на Поклонной горе — это стекло. А, например, в Рязани есть церковь, созданная в неовизантийском стиле, подобно главному храму петербургского монастыря Иоанна Кронштадтского на Карповке. И в ней есть лифт. На мой взгляд, это нормально. Все возможно в разумных пределах.
