4 февраля — Собор Новомучеников и исповедников Церкви Русской. В наступившем году Церковь молитвенно вспоминает столетие начала богоборческих гонений в Москве. Первой их жертвой в российской столице стал настоятель собора Покрова Божией Матери на Рву протоиерей Иоанн Восторгов, казненный 5 сентября 1918 года. Подсчитано, что в границах современной Москвы стоял 161 православный храм, где служили 204 прославленных Церковью исповедника веры. О них и о других людях, принявших венцы святости в прошлом веке, корреспондент «Православной Москвы» Марина Чудненко беседует с секретарем Комиссии по исследованию подвига новомучеников и исповедников и увековечиванию памяти почивших священнослужителей Московской городской епархии при Епархиальном совете г. Москвы священником Александром Мазыриным.
О чем молиться исповедникам веры ХХ столетия
— Часто можно услышать, будто сонм новомучеников возглавляют царственные страстотерпцы. Ведь пик волны репрессий поднялся вслед за их подвигом, да и на иконе новомучеников и исповедников царская семья располагается в центре. Насколько такое суждение верно с церковно-исторической точки зрения?
— Как известно, хронологически первое прославление новомучеников было совершено Русской Православной Церковью Заграницей. В канонизационном акте Архиерейского Собора РПЦЗ 1981 года среди сонма новомучеников конкретно была названа только царская семья, а все остальные — в общей форме. Была составлена служба с упоминанием Патриарха Тихона, священномучеников Владимира, митрополита Киевского, и Вениамина, митрополита Петроградского, а также целого ряда других имен, но официального списка не было. Поэтому за пределами России новомученики действительно ассоциировались в первую очередь с царской семьей, что неудивительно: Зарубежная Церковь родилась в 1920-е годы в наиболее монархической части белоэмигрантской среды.
В нашей стране первым из пострадавших от богоборцев был прославлен в 1989 году Патриарх Тихон. Вскоре о новом сонме святых заговорили во весь голос. В 1992 году были прославлены священномученики Владимир Киевский и Вениамин Петроградский, преподобномученица великая княгиня Елисавета Феодоровна и пострадавшие вместе с ними. Собор же новомучеников был прославлен в 2000 году. Тогда же состоялась канонизация императора Николая II и членов его семьи, но в лике страстотерпцев. Поэтому в нашем церковном сознании сонм новомучеников возглавляют святитель Тихон и его преемник — Патриарший Местоблюститель митрополит Крутицкий Петр.
— Как Вы думаете, почему теперь, почти два десятка лет спустя, в России по-прежнему очень мало знают о новомучениках?
— Да, общенародную известность приобрели лишь единицы, например святитель Лука (Войно-Ясенецкий). В его особом почитании есть своя специфика: он был врачом, и молятся ему в первую очередь об исцелении. Поэтому к святителю Луке обращаются особенно часто не только в России, на Украине и в Белоруссии, но даже, например, в Греции: здоровья себе и своим близким хотят все. Но прославлен он все-таки в первую очередь за свое исповедничество, а не за врачебную деятельность.
Думаю, само настроение в нынешней церковной среде не очень располагает к почитанию новомучеников. Своего рода девиз нашего времени — «Без фанатизма». Считается добродетелью быть православным, верующим, но «без фанатизма». А что означает это в буквальном смысле? Слово Θάνατος по-гречески означает «смерть». Фанатик готов отдать жизнь за то, что для него важно, хотя и не всегда это подлинно ценно. Но то, что было дорого новомученикам, действительно является истинной ценностью. Они готовы были за Христа и Православную Церковь пойти на смерть и шли на нее.
— То есть они — фанатики?
— Да, православные «с фанатизмом». А мы — «без фанатизма», вот и разница.
— Если человек хочет, чтобы новомученики стали ближе, о чем им молиться?
— Об укреплении нашей веры, о стойкости в испытаниях, о готовности пожертвовать всем, вплоть до своей жизни, за истину. То, что смогли совершить новомученики, о том и молиться.
Новомученики Московские — кто они?
— Отец Александр, можно ли говорить о сонме новомучеников-москвичей? Как бы Вы охарактеризовали их собирательный образ?
— Из двух тысяч канонизированных новомучеников можно выбрать тех, которые особым образом связаны с Москвой. Мы знаем, кто был среди них в столице первым. Это известный проповедник, настоятель собора Покрова на Рву на Красной площади протоиерей Иоанн Восторгов. Будучи монархистом, он не скрывал своего отношения к советской власти. Расстреляли его в сентябре 1918 года, когда уже официально был объявлен красный террор. Отца Иоанна можно назвать характерным новомучеником Москвы. Это образованный, активный московский священник, не подстраивавшийся под богоборческую власть. Он имел особую всероссийскую известность — его нельзя ограничивать лишь рамками нашего города.
Особенное место памяти новомучеников — Бутовский полигон. Там среди двадцати тысяч расстрелянных около тысячи церковных людей. Это и священнослужители, и монахи, и старосты, и певчие, и сторожа… Вся церковная Москва и не только: в Бутове расстреливали и арестованных в Подмосковье и даже в соседних областях. Московская область тогда включала, например, часть Рязанской области и некоторых других регионов.
Расстрелянных там мы знаем поименно. Большая часть прославленных Бутовских новомучеников — это священники, служившие в Москве и в Подмосковье. Есть и архиереи во главе с митрополитом Ленинградским и Гдовским Серафимом (Чичаговым). Монашествующие, как, например, последний настоятель Троице-Сергиевой лавры перед ее закрытием — архимандрит Кронид (Любимов). И другие монахи, монахини, миряне — целый сонм подвижников. Те, кто был в Церкви, кто жил ее интересами, а значит, кого преследовала власть. Так было не только в столице, повсеместно была примерно та же картина.
— Можно ли сказать, что особую роль в преследовании церковных людей сыграли их монархические убеждения?
— Если смотреть ситуацию 1918 года, то да — первый удар был нанесен по наиболее ярким фигурам, как отец Иоанн Восторгов. А в 1937 году просто тот факт, что ты священник, монах или монахиня, мог быть достаточным для расстрела.
— Расскажите, пожалуйста, о базе данных «За Христа пострадавшие», созданной в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, где Вы преподаете. Какую роль она сыграла при подготовке к церковному прославлению новомучеников и исповедников?
— В конце 1980-х годов в Советском Союзе началась реабилитация жертв политических репрессий. Она осуществлялась силами прокуратуры без участия Церкви. Однако родственники репрессированных церковных людей стали обращаться в Патриархию в поисках информации о своих близких. Приходили тысячи писем схожего содержания: дед был священником, в 1937-м арестован, и больше о нем не слышали. В 1992 году по благословению Патриарха Алексия эти обращения передали в Православный Свято-Тихоновский богословский институт. Вскоре появилась возможность проверять и дополнять эту информацию, и под руководством профессора Николая Емельянова была разработана база данных. Ее пополняли не только письма родственников. В начале 1990-х стали публиковаться первые расстрельные списки, например в «Вечерней Москве». Активно действовало общество «Мемориал». Иногда находились энтузиасты среди сотрудников органов. Был случай, когда прокурор прислал нам необходимые материалы по своей области.
Но для системной поисковой работы требовался доступ к первоисточникам, ведь следственные дела хранятся в закрытых ведомственных архивах госбезопасности. По нашим настойчивым просьбам и благодаря ходатайству Патриарха Алексия II в конце 1990-х годов этот доступ мы получили.
— Бывало так, что кто-то из студентов или сотрудников отдела новейшей истории Русской Православной Церкви ПСТГУ искал и находил в этой базе информацию о своих родных?
— Некоторые из моих коллег имеют близкое родственное отношение к новомученикам. Родной дед нашего ректора, тоже протоиерей Владимир Воробьев, был в числе пострадавших, скончался в заключении в 1940 году. Дед супруги протоиерея Александра Ильяшенко, священник Владимир Амбарцумов, расстрелян на Бутовском полигоне, причислен к лику святых. Конечно, не у всех есть такие личные истории, но в целом эта связь прослеживается.
Голодавшие ни при чем
— После первой, еще ленинской, волны репрессий последовала кампанию по изъятию церковных ценностей. Какие специфические особенности сопутствовали ей в нашем городе?
— В первые годы советской власти храмы закрывались редко. Удар был нанесен по монастырям, они закрывались с особой жестокостью. Ликвидировали домовые храмы. А приходские церкви в 1920-е годы обычно оставались незакрытыми. Власти приходилось считаться с народными настроениями и лишний раз не настраивать против себя население. В то же время генеральные цели коммунистического руководства были сформулированы совершенно четко. Церковь подлежала ликвидации, вопрос заключался в том, как это сделать оптимально: с наибольшими доходами и с наименьшими издержками для власти.
Изъятие церковных ценностей в 1922 году проходило якобы для спасения голодающих. В действительности же деньги пошли на совсем другие цели. К началу 1920-х годов страна не располагала должным золотым запасом. С 1922 года под руководством Троцкого началась секретная кампания по сосредоточению всех ценностей в единых руках. Драгоценности изымались из дворцов, музеев, закрытых монастырей, из соборов Кремля, даже из хранилищ ВЧК. В ходе этой кампании и разворачивались события по изъятию церковных ценностей. Борьба с голодом здесь была ни при чем. Обратимся к цифрам: из тех средств, которые были изъяты у Церкви, на покупку хлеба ушло около миллиона золотых рублей — ничтожная часть, ведь одни национализированные царские драгоценности тянули на сотни миллионов. Для сравнения: Американская общественная организация помощи (American Relief Administration) предоставила продовольствия на 120 миллионов в пересчете на золотые рубли. Причем это была не правительственная, а благотворительная организация.
Еще в августе 1921 года, когда поступили первые сведения о голоде, Патриарх Тихон сразу же обратился и к народам мира, и к церковным лидерам, в том числе инославным. Помощь была ответом на призыв Патриарха, потому что большевикам никто не верил. Церковь предлагала организовать комитет помощи голодающим, но власти отказывались принимать содействие. Даже когда был пик голода: конец 1921-го — начало 1922 года, Патриарх был готов благословить передачу предметов из драгоценных металлов, камней, но очень просил не трогать священные сосуды. В общей массе драгоценностей они весили крайне мало — несколько процентов, в отличие от массивных окладов икон. Но Троцкий не желал ни с кем договариваться. Поэтому в феврале 1922 года было принято решение об изъятии всех церковных ценностей. С оговоркой, что в храмах может быть оставлен минимум священных сосудов, необходимых для совершения богослужений.
— Так было только в столице?
— Нет, повсеместно. Нельзя сказать, что у нас все протекало как-то особенно. Думаю, отличие Москвы было в том, что здесь начали чуть позже, чем в других местах, и учитывали предыдущий опыт. В нашем городе изъятие ценностей планировалось как войсковая операция. Заранее составлялись схемы, где разместить войска. Привлекались части особого назначения. В этом плане Москва отличалась, например, от города Шуи, где без такой подготовки попытались изъять ценности, но народ воспротивился и все закончилось кровопролитием. В столице при изъятии ценностей убитых не было, но были пострадавшие.
— То есть сопротивление все-таки было?
— Было сопротивление, было возмущение, но его подавляли — по-своему грамотно. Примерно так же было и в Петрограде, и в других больших городах.
