Тайны следственного дела об иноческом братстве князя Даниила

Проблемы источниковедческого и почерковедческого анализа применительно к архиепископу Феодору (Поздеевскому): факты, гипотезы и доказательства

Статья опубликована в первом номере «Журнала Московской Патриархии» за 2014 год.

Московский Данилов монастырь много лет ведет работу по изучению своей богатой истории, в том числе недавней — истории гонений, закрытия обители и мученической кончины братии. Важнейшей фигурой этого периода является последний перед закрытием настоятель монастыря архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский; †1937) — один из самых ярких иерархов в истории Русской Церкви последнего времени. Скрупулезное изучение всех материалов его последнего следственного дела заставляет иначе оценить многие ключевые аспекты достоверности и подлинности «лично подписанных» протоколов обвиняемых того страшного времени. И, наконец, исправить страшную несправедливость 1937 года, когда человека не только уничтожили физически, но и оклеветали его имя.

Глава «Даниловского Синода»

Архиепископ Феодор воспитал целую плеяду архиереев — настоящих духовных пастырей православного народа в годину страшных испытаний. Во многом именно благодаря владыке и близким ему по духу архиереям, сплотившимся вокруг него и Данилова монастыря (которых так и называли «Даниловским Синодом»), Русская Церковь устояла перед натиском богоборцев и разрушителей. Храмы, захваченные обновленцами, пустовали, в то время как Данилов монастырь еле вмещал молящихся. Владыку называли столпом Православия, а «даниловцы» были для всех образцом непреклонного стояния в вере.

Последнее следственное дело архиепископа Феодора и даниловской братии [1], получившее в исследовательской литературе название дела «Иноческого братства князя Даниила», частично уже публиковалось. Прежде исследователи неоднократно пытались его проанализировать, в основном принимая во внимание только протоколы допросов архиепископа Феодора, причем лишь последние. Но при внимательном изучении всех протоколов допросов обвиняемых и свидетелей (причем в хронологическом порядке, и не только дела владыки Феодора, но и предшествовавших ему дел — например, Ковровского епископа Афанасия (Сахарова; †1962) [2] и даниловского архимандрита Симеона (Холмогорова; †1937) [3], очень многие «странности» следственного дела становятся вполне понятными.

Это дело особенно наглядно показывает проблему, которая неуклонно встает перед каждым изучающим следственные дела лет «большого террора»: насколько можно верить тому, что написано в протоколах допросов 1937 года? Достаточно ли прочтения протокола последнего допроса, как правило, в то время «признательного», чтобы судить о том, сломало следствие человека или нет? Может ли подпись служить доказательством того, что человек не выдержал мучений?

Предыстория: в «разработке» — архиепископ Филипп (Гумилевский), епископ Афанасий (Сахаров) и архимандрит Симеон (Холмогоров)

По документам архиепископ Феодор (Поздеевский) был арестован 4 марта 1937 года. На самом деле последнее дело владыки Феодора началось минимум на год раньше, когда в апреле 1936 года прошли многочисленные аресты духовенства и мирян во Владимире. По делу № П-8218 были арестованы более 20 человек, в том числе епископ Афанасий (Сахаров). После революции 1917 года он придерживался тех же взглядов на церковную политику, что и владыка Феодор, их связь не прерывалась, причем поддерживалась в основном через отца Симеона (Холмогорова). Об этом не раз говорится в материалах дела.

Епископ Афанасий был обвинен в том, что «являлся активным участником нелегального контрреволюционного центра, проводившего антисоветскую деятельность на основе к/р платформы так называемого "ссыльного епископата"» [4]. И почти сразу в этом деле появляются фамилии даниловских монахов — Холмогорова, Климкова и других, проживавших во Владимире и незадолго до арестов переехавших в Киржач [5]. Как говорится в обвинительном заключении от 21 сентября 1936 года, епископ Афанасий «имел нелегальную связь с руководителем к/р подполья церковников — архим. Холмогоровым» [6]. Как один из руководителей «подпольной к/р церковной организации» был назван и архиепископ Феодор (Поздеевский) [7].

Но самое главное обвинение появилось на листах протокола допроса 4 июля 1936 года архиепископа Владимирского и Суздальского Филиппа (Гумилевского; †1936): «В отношении Поздеевского, Холмогорова и других монахов бывшего Даниловского монастыря я знал, что они составляют самую непримиримую группу монашества, которая (группа) еще при патриархе Тихоне выдвинула оппозиционную программу активной борьбы против советской власти. Этой программы все они придерживаются и в настоящее время. Эта группа церковников является самой правой частью ссыльного епископата, которая ведет активную деятельность по насаждению тайных церквей. Об этом мне хорошо было известно еще когда я был управляющим Московской епархии (1930 г.), и также в последнее время» [8]. Трудно сказать, кто настоящий автор этих строк, приводим их лишь для того, чтобы показать, как следователи подступались к даниловским делам.

В конце обвинительного заключения была поставлена задача на будущее: «Материал на Холмогорова, Коренченко и других лиц, связанных с ними, выделить и провести самостоятельное следствие» [9]. И это «самостоятельное следствие» продолжилось. Арестовывать пока не спешили, собирались сведения, выяснялись связи.

В чем признался певчий

В конце декабря 1936 года в Киржаче одновременно арестовываются почти все проживавшие там даниловцы: архимандрит Симеон (Холмогоров), иеромонах Игнатий (Бекренев), игумен Алексий (Селифонов), иеродиакон Анания (Алексеев), монах Антоний (Коренченко), келейник отца Симеона Михаил Карелин, несколько монахинь и другие (при аресте и обыске 29 декабря 1936 года у отца Симеона изымается переписка, на что обращаем особое внимание). Было заведено следственное дело № П-8151. Отметим: ведут его, а потом и дело владыки Феодора те же следователи, что и владимирское: младший лейтенант ГБ Каллистов и «нач. 3 отд. Секретно-политич. УГБ Управления НКВД по ИПО» Новиков. Поэтому из владимирского дела в киржачское переходят те же формулировки: «контрреволюционная программа ИПЦ» (потом будет и «контрреволюционная платформа ссыльных епископов»), «Пустынная церковь», «тайные постриги», «нелегальные сборища» и «провокационные слухи».

Начались допросы. Вместе с даниловскими монахами был арестован живший в то время в Киржаче и хорошо знакомый с даниловцами Серафим Голубцов. Он был певчим при Даниловском монастыре, в 1929 году вместе со многими даниловцами арестован и осужден на трехлетнюю ссылку, которую отбыл в 1933 году. После этого жил сначала во Владимире, потом в Киржаче. Этот молодой человек в то время уже старался держаться подальше от даниловцев. На первом же допросе он рассказал, что в квартире отца Симеона была нелегальная домашняя церковь, в которой тот совершал тайные богослужения, на которых сам Голубцов неоднократно присутствовал, но с ноября 1935 года он расстался с Холмогоровым, потому что тот «уговаривал стать монахом и окончательно остаться в его нелегальной тайной общине». На первых же допросах были названы практически все даниловцы и их помощники и помощницы, проживавшие в Киржаче, и приезжавшие к Холмогорову из других городов [10].

На допросе Голубцова 17 января появляются имена даниловцев из других городов: «Мне известно, что "тайные домашние церкви" были в гг. Владимире и Киржаче. Точно не могу сказать, но слышал, что "тайные домашние церкви", входящие в эту же организацию, имеются: в гор. Зарайске, Калязине, Малый Ярославец Московской области и г. Ростове Ярославской области. Из этих городов к Холмогорову в г. Владимир неоднократно приезжали: из г. Зарайска архимандрит быв[шего] Даниловского монастыря Поликарп, из г. Калязина архимандрит того же монастыря Стефан и из г. М[ало]-Ярославец и Ростов иеромонах того же монастыря Павел по фамилии как будто Троицкий» [11].

Отметим, что эти имена появились в деле впервые. Так что все эти близкие владыке Феодору люди были названы задолго до его ареста в марте 1937-го. А на допросе Голубцова 20 января [12] возникает уже целый список, в который вошли практически все даниловцы. Затем этот список почти без изменений, в том же самом порядке переходит сначала в «протоколы допросов» отца Симеона [13], а затем и в якобы «признательные» допросы архиепископа Феодора. В эти последние «протоколы» вставили вообще все фамилии, набранные из всех других допросов. В связи с этим хотелось бы отметить, насколько недопустимо проявлять поспешность, с которой в некоторых современных изданиях виновником ареста всех этих людей называют непосредственно владыку Феодора.

Сразу же пошли и допросы архимандрита Симеона — тяжело больного человека, наполовину парализованного. На первом допросе отец Симеон «признался» в том, что переписывался с архиепископом Феодором [14]. А как он мог в этом не «признаться», если эта переписка была изъята при его аресте?! Следующий «протокол допроса» отца Симеона целиком построен на изъятой при его аресте переписке с архиепископом Феодором. Это даже не скрывается. Тем не менее потом, уже в допросах владыки Феодора, это будет выдаваться за его «живые» показания! Второго февраля допросы Серафима Голубцова заканчиваются, его дело выделяют из дела Холмогорова и приобщают к делу Поздеевского, а затем, как потом выясняется, освобождают. Были также многочисленные допросы «свидетелей», которые добавили информации и имен. И к марту основной материал для обвинения архиепископа Феодора и других даниловцев был собран.

Белые нитки девяти протоколов

Самого же настоятеля Данилова монастыря архиепископа Феодора (Поздеевского) в последний раз взяли под стражу 4 марта 1937 года, когда он находился в сыктывкарской ссылке. Допросов архиепископа Феодора было девять, по крайней мере столько в деле протоколов: 25 и 27 марта, 27 апреля, 23 и 25 мая, 1, 2 и 19 июня и 25 июля. Первые допросы короткие, вопросы на них в основном следующие: с кем владыка поддерживал связи, кто из даниловцев приезжал к нему в ссылку. Причем допросы идут примерно по такой схеме: сначала следователь о чем-то спрашивает, что он и так уже знает из изъятой у отца Симеона переписки, архиепископ категорически все отрицает, а затем его уличают во лжи и зачитывают его же собственные письма, из которых взята эта информация. Отметим: на всех предыдущих своих следствиях (их было по крайней мере семь) архиепископ Феодор отличался даже от других достаточно стойких на допросах людей тем, что не шел на малейшие контакты со следователем, не давал и малейшей информации о чем или ком-либо. Например, на предпоследнем своем следствии 1934 года архиепископ Феодор заявил, что после возвращения из лагеря ни с кем переписки не вел и не виделся, поэтому ни о ком ничего сказать не может [15]. А так как при прошлых арестах никакой ценной, как в этот раз, переписки не изымалось, следователям не на чем было строить гипотетические «показания» архипастыря, и на этом разговор заканчивался.

И вот произошел перелом. Видимо, был дан приказ: «Хватит копаться. Заканчивайте», да и «материала» собрано более чем достаточно, и следователь Новиков приступил к обвиняемым, судя по всему, в прямом смысле слова засучив рукава. Обвиняемый Поздеевский стал вдруг «послушно» и «подробно» отвечать на все вопросы следователя. То, что эти «показания» полностью написаны следователями, доказывает и факт существования протокола последнего допроса в трех вариантах. Вернее, даже в четырех, потому что протокол допроса 19 июня в общем-то вариант допроса 25 июля. Вот лишь несколько примеров.

19 июня: Уже в самом начале революции 1917 г., с приходом к власти большевиков и первых декретов советского правительства было ясно, что для православной церкви наступило время тяжелого бытия [16].

25 июля: Для большинства епископов духовенства и церковников в самом начале революции 1917 года, как только к власти пришли большевики и издали ряд декретов, было ясно, что для православной церкви наступило время «ее тяжелого бытия» [17].

19 июня: Я и наше «братство кн. Даниила» считали и считаем, что две противоположные идеологии (христианская и марксистская) в советском государстве мирно существовать не могут. Эти идеологии неизбежно между собою будут и должны вести гневную борьбу с целью подчинить одна — другой [18].

25 июля (2 варианта): Лично я и наша организация в целом считаем, что две противоположные идеологии марксистская и христианская — мирно существовать в Советском Союзе не могут, они неизбежно должны вести непримиримую борьбу между собой, с целью подчинения одна другой. Исходя из этих положений и создана всесоюзная контрреволюционная организация духовенства и церковников, руководство которой осуществляется мной, митрополитом Кириллом Смирновым и Иосифом Петровых [19].

Отметим, что упоминание «всесоюзной контрреволюционной организации» и добавление имен впервые произошло в написанном следователем «протоколе допроса» отца Симеона от 11 мая [20]. И еще. В «протоколе допроса» отца Симеона от 13 мая [21] (а на этих майских «протоколах» без подписи и были большей частью построены якобы «признательные показания» архиепископа Феодора) написано, что отец Симеон с отцом Поликарпом (Соловьевым) беседовал о предстоящей всесоюзной переписи населения и их больше всего интересовал вопрос о тайноверующих… «О том, что часть верующих, — говорили будто бы эти священнослужители, — когда их будут спрашивать во время переписи — веруют ли они — постараются скрыть свою религиозность и заявят, что в бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении их в нашу контрреволюционную организацию». Понятно, что таких разговоров на самом деле быть не могло. Как священнослужители узнали бы, кто что сказал на переписи? И как они могли бы возлагать надежды на того, кто заявлял о себе как о неверующем? Однако в «протоколе допроса» архиепископа Феодора 25 июля все это повторено слово в слово, только «беседуют» уже архиепископ Феодор с Соловьевым [22].

Анатомия следствия: предположения, предпосылки и факты

Подводя итог этого обзора дела «Иноческого братства князя Даниила», можно утверждать: механизм его создания ясен. В первых допросах, когда еще записывали ответы самого архиепископа Феодора, он нигде не проявил слабости, не попытался облегчить свою участь, не поддался на провокации следователя. Никаких «живых» показаний архипастыря в этом деле нет, тем более в последних «допросах». Владыке иногда приходилось подтверждать что-то, да и то только тогда, когда его «уличали» его же письмами. Информация, в которой он «признавался», была на уровне «приезжал к нему человек или не нет». Ни одно имя на следствии им названы не были. Все взято из переписки, попавшей в руки следователей, или из допросов других людей.

С «протоколами допросов» отца Симеона вопросов еще больше: почти все они (как в деле № П-7014, так и в деле № П-8151) — это лишь напечатанные на машинке копии без подписей. Неизвестно даже, дожил ли отец Симеон до дня своего «расстрела» 17 сентября 1937 года. По крайней мере в документах дела есть справки, что все подследственные находились и были расстреляны в Ивановской тюрьме, и только один отец Симеон почему-то оставался во Владимирской и был якобы расстрелян там в тот же день. Как следователи допрашивали почти одновременно людей в тюрьмах разных городов? Почему отца Симеона не перевезли, как всех, в Иваново? Ведь не из-за опасения потревожить больного человека!

Один из исследователей дела архиепископа Феодора в качестве аргумента, свидетельствующего против иерарха, называет дополнения, которые владыка якобы «своей рукой» сделал в последнем допросе. По его мнению, они показывают: архиепископ Феодор давал показания или по крайней мере читал написанное следователем в сознательном состоянии и активно пытался бороться за свою жизнь. Но при внимательном прочтении становится ясно: эти дополнения незначительны и даже бессмысленны. Например, после «мы» вставлено «и другие оппозиционеры». Или вместо «прихожане» — «активные прихожане». Эти вставки совершенно не облегчают «вину» архипастыря, но зато они были очень нужны следователю, чтобы состряпанные им «признательные показания» выглядели как можно более убедительными для своего руководства.

В последнем «допросе» архиепископа идет список «контрреволюционной организации», который почти без изменений взят из допросов Голубцова и к которому добавили имена митрополитов Кирилла и Иосифа и других из «допросов» отца Симеона (тех самых копий без подписей). Так следователи смогли убить сразу несколько зайцев: во-первых, расстрелять наконец наиболее значимых оппозиционных архипастырей, во-вторых, создать и «разоблачить» «всесоюзный контрреволюционный заговор церковников» и, в-третьих, замарать при этом имена уважаемых в Церкви людей.

Прошедший следствие и лагеря (правда, уже после войны) ныне здравствующий Алексей Петрович Арцыбушев рассказывает, как его следователь, показывая ему на обложку дела, говорил: «Видишь, что написано? "Хранить вечно". Мы ваших попов так замажем, что вовек не отмоются!» И об этом недопустимо забывать.

Коллективная амнезия двадцать лет спустя

Итак, при подробном и тщательном рассмотрении следственных материалов в хронологическом порядке со всей определенностью можно сделать вывод: владыка Феодор никаких «признательных» показаний не давал, а последние допросы целиком и полностью написаны следователями. Но оставался вопрос с подписями владыки Феодора под этими «протоколами». Для графологической экспертизы недостаточно образцов почерка владыки в последние годы его жизни: в деле не осталось его писем того времени, все уничтожено. Полагаться же на данные экспертизы, которая не может с достаточной степенью уверенности гарантировать правильность своих выводов, недопустимо. Остается только предполагать, как могли быть получены эти подписи — под пытками или каким-либо обманным путем.

О том, что «признательные показания» владыки Феодора — одна из самых грубых следственных фальшивок, утверждали многие исследователи этого дела, в том числе автор жития архиепископа Феодора монахиня Зарубежной Церкви Иоанна (Помазанская) и автор многих статей и книг по истории Церкви этого периода доцент ПСТГУ священник Александр Мазырин. Но в последнее время обнаружены новые доказательства того, что это следственное дело даже на общем фоне 1937 года сфабриковано очень грубо.

Как уже говорилось, даниловским делам предшествовало владимирское дело 1936 года, по которому проходил в числе других архиереев епископ Афанасий (Сахаров) — постриженик и близкий по духу владыке Феодору человек. С него, можно сказать, и начались все даниловские дела, потому что именно в материалах этого дела в мае-июне 1936 года владыка Феодор и архимандрит Симеон с частью братии были названы крайне правой контрреволюционной организацией церковников. Но самое главное: эти дела вела одна и та же группа следователей НКВД во главе со старшим лейтенантом Новиковым. В 1936 году еще не был отдан приказ о полном уничтожении Церкви, поэтому примерно за те же обвинения, что годом позднее, приговаривали «всего» к пяти годам лагерей, а не к расстрелу. Благодаря этому владыка Афанасий смог оставить нам свидетельства того, как эта группа следователей «работала», вела дела.

Первое, что приоткрыло «тайны следствия», — заявление епископа Афанасия народному комиссару внутренних дел СССР от 2 марта 1939 года: «Все следствие велось крайне тенденциозно, — пишет епископ Афанасий. — Мои показания следователь Новиков не записывал точно с моих слов, а формулировал их так, что получался совершенно иной смысл. Например, простое перечисление фамилий в ответ на вопрос: "Кто мои знакомые?" принимало такую приблизительно формулировку: "В состав возглавляемой мной организации входят такие-то". По этому поводу я подал в конце следствия подробное заявление. Мне не было дано очной ставки с моими так называемыми однодельцами Гумилевским и Смирновым, показания якобы которых зачитывал следователь. В результате всех искажений моих показаний и тенденциозного освещения самых невинных обстоятельств (как чаепитие на именинах), мне дано 5 лет заключения в ББК. Подробнее о всем в жалобе Верховному прокурору СССР, поданной в мае 1937 г., никакого ответа на которую до сих пор не имею» [23].

А в 1957 году епископ Афанасий «от данных им в 1936 году показаний уже полностью отказался, заявив, что его показания были записаны неправильно, так как он ранее ничего не слышал о так называемой платформе "ссыльного епископата"» [24], а эта формулировка очень часто упоминается в его «протоколах допросов». Если епископ Афанасий ничего не слышал о формулировке, на которой построено все его дело и на каждом листе которого стоят его подписи, закономерен вопрос: его ли это подписи.

Совсем недавно в деле № П-5328 был найден еще ряд неопровержимых доказательства полной фальсификации следственных дел 1937 года архиепископа Феодора, архимандрита Симеона и других даниловцев, которыми, еще раз напомним, занималась группа одних и тех же следователей.

В конце следственного дела № П-5328 подшиты протоколы допросов 1958-1959 годов. Дело в том, что, когда во второй половине 1950-х годов пошел процесс реабилитации незаконно репрессированных в 1930-е, люди начали возвращаться из лагерей и ссылок. Вернулись и оставшиеся в живых даниловцы, и некоторые стали хлопотать об официальной реабилитации. В 1958 году одна из осужденных по делу архимандрита Симеона, Александра Туловская, подала заявление о снятии с себя судимости. Теперь уже органы УКГБ разыскивали оставшихся в живых по даниловским делам осужденных и свидетелей и еще раз опрашивали их.

Проходивший по делу владыки Феодора Серафим Голубцов в 1959 году сначала подтвердил свои показания 1937 года, что даниловские монахи создавали тайные церкви и в них служили, не признавали официальную Церковь, были антисоветски настроены. Но потом начал оправдываться: мол, о том, что они были контрреволюционерами, он говорил под нажимом следователя. При этом людей, имена которых были в его допросах, он не помнил! И самое главное его заявление: «О фигурирующей в моих показаниях формулировке: "контрреволюционная платформа ссыльных епископов" — мне ничего не известно. Эта формулировка принадлежит не мне, а органам следствия. Об организации на квартире Холмогорова антисоветских собраний мне не известно, и я показаний об этом не давал. На такой записи в протоколе настоял следователь, который категорически заявлял, что сборища участников контрреволюционной организации не могут не быть антисоветскими. Я не стал оспаривать его мнение, которое он и записал в протокол… Утверждать, что они имели целью борьбу против Советской власти и строительства социализма в СССР — я не могу, так как не имею к этому оснований. Мои показания по этому поводу на следствии в 1937 году необоснованны и были внушены мне следователем» [25].

Вот это и называется «дать нужные следствию показания», и за это Серафим Голубцов, единственный из всех арестованных по этим делам, как выяснилось на его допросе в 1959 году, был отпущен уже в марте 1937 года. Притом что в основном от своих показаний против даниловцев Голубцов не отказывался, все-таки он не помнил такой формулировки, как «контрреволюционная платформа ссыльных епископов» (так же, как и святитель Афанасий), хотя она постоянно присутствовала в его показаниях, что может означать, что подделывались и его допросы. И так же, как и многие другие из участников этого следствия 1959 года, не помнил, чтобы он участвовал в очной ставке.

Келейница архимандрита Симеона (Холмогорова) Виноградская в 1959 году свои показания и подписи под ними объяснила так: «Подписи в этих протоколах учинены мною, однако свои показания о том, что я якобы входила в состав какой-то контрреволюционной организации церковников подтвердить не могу, так как ни в какую контрреволюционную организацию я никогда не входила. На следствии в 1937 году я оговорила себя. Что касается моих подписей в протоколе допросов, то могу пояснить, что эти протоколы я подписывала не читая, так как следователь мне говорил, что если я их не подпишу, то мне же будет хуже, а дело от этого не изменится» [26].

Как заявила свидетель Малютина, указанные в протоколах допросов следователи Каллистов и Семенов ее не допрашивали: «Подписи на протоколах допросов от 18 февраля и 3 апреля 1937 года мне предъявлены и их я внимательно рассмотрела. Эти подписи напоминают мои, но мной ли они сделаны, я утвердительно ответить не могу, поскольку, еще раз повторяю, что Каллистовым я не допрашивалась. Семенова же я вообще не припоминаю». А свидетель Александрова вообще категорически заявила, что ни по какому делу церковников ее не допрашивали, но «был случай, что я однажды по просьбе бывшего начальника Киржачского РО НКВД Каллистова подписала не читая один протокол в отношении своей соседки — бывшей монашки Демидовой. Каллистов мне тогда объяснил, что протокол нужен им для дела, что "его ребята все сделали", что протокол правильный и нужна только моя подпись. Упомянутый протокол был мною подписан. Других протоколов допроса я не подписывала, и меня ни о ком не допрашивали. Подписи в предъявленных мне протоколах допроса от 9 января и 20 февраля 1937 года не мои. Считаю, что они подделаны. Таких показаний я не давала и их не подписывала» [27].

Многие говорили о том, что у них не было никаких очных ставок. А в деле они есть, да еще и с подписями! Отец Михаил (Карелин; †2003) также говорил в личной беседе, что очной ставки с владыкой Феодором у него не было, а в деле опять же она есть с подписями и отца Михаила, и архиепископа Феодора под каждым абзацем. Все это убедительно доказывает: подделка и самих протоколов допросов, и подписей под ними широко практиковалась и в деле архимандрита Симеона, и, конечно же, в деле архиепископа Феодора, которое вели все те же следователи все теми же методами. Если показаниями 1959 года письменно подтверждаются подделки показаний и подписей даже свидетелей, что уж говорить о подписях гораздо более важных — обвиняемых, да еще и архиереев!

Архиепископ Феодор (Поздеевский) полностью реабилитирован, окончательно — в 1992 году. Одинадцатью годами ранее Русская Православная Церковь Заграницей причислила владыку Феодора к лику мучеников. Однако в Святцах общецерковного почитания его имени нет. Основной мотив: он подписал протоколы, а значит, не выдержал давления, оказался сломлен следствием и оклеветал себя и Церковь в целом. Но если протоколы допросов не вызывают доверия, как на основании всей этой лжи можно делать вывод о поведении подсудимых на следствии? Если неопровержимо доказано, что именно эта группа следователей запросто подделывала подписи и что у них даже имелся достаточно профессионально справлявшийся с этим специалист, то вряд ли уже можно считать, что именно это следственное дело может бросить теньна честное имя влиятельного и уважаемого архиерея времен тяжелейших гонений на Церковь.

Татьяна Петрова, заместитель главного редактора Издательства Данилова монастыря

Комментарии на тему:

Дело архиепископа Феодора (Поздеевского) грубо сфальсифицировано

Протоиерей Димитрий Смирнов, настоятель московского храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке:

Следственные дела могут служить только дополнением к исследованию, но рассматривать их в качестве основного аргумента нельзя. Лишь в отдельных случаях, когда некоторые люди писали своей рукой ровным почерком несколько страниц, можно с достаточной степенью достоверности предположить, что они не выдержали и осознанно пытались бороться за свою жизнь за счет других. А то, что явно писал следователь, решающим аргументом «против» быть никак не может.

Протоиерей Валериан Кречетов, настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в Акулове:

Имя владыки Феодора не должно замарываться. Говорить о владыке как о выдающемся архиерее, а о его мученической кончине стараться умалчивать — неправильно. Конец венчает дело, тем более жизнь. Для меня нет никаких сомнений: последние протоколы сфальсифицированы. Мое отношение к владыке после их прочтения никак не изменилось.

Лидия Головкова, старший научный сотрудник отдела новейшей истории Русской Православной Церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета:

Дело последнего архиепископа Феодора — яркий пример фальсификации. Татьяна Петрова на конкретных примерах доказывает: за признания самих обвиняемых выдаются сведения, полученные от иных арестованных — целые страницы из допросов одних обвиняемых перекочевывают в дела других. Все это дается пунктуально, с уточнением номеров дел и страниц. Вместе с тем исследователь старается отделить чекистскую речь от правдивых показаний самих обвиняемых, уловить их живые интонации.

***

Архиепископ Феодор (в миру Александр Васильевич Поздеевский) родился 21 марта 1876 г. в с. Макарьевском Ветлужского уезда Костромской губернии в семье протоиерея. Окончил духовную семинарию в Костроме и Казанскую духовную академию.

В 1900 г. пострижен в монашество. В июле 1900 г. рукоположен во иеромонаха. Магистр богословия (1903). С 4 февраля 1904 г. — ректор Тамбовской духовной семинарии. С августа 1906 г. — ректор Московской духовной семинарии, с 19 августа 1909 г. — ректор Московской духовной академии. В сентябре 1909 г. хиротонисан во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. В мае 1917 г. назначен управляющим (на правах настоятеля) Даниловского монастыря г. Москвы.

В первой половине 1920‑х гг. вместе со сподвижниками по монастырю неоднократно арестовывался по обвинению в антисоветской агитации. В 1925-1927 гг. в ссылке в г. Аулие-Ата (Казахстан). 4 ноября 1927 г. освобожден. В 1931 г. арестован во Владимире. 10 октября того же года Особым совещанием при Коллегии ОГПУ СССР приговорен к трем годам ИТЛ. Наказание отбывал во Свирьлаге. 20 мая 1932 г. освобожден по амнистии. Вновь арестован 3 ноября 1933 г. по делу «Партии Возрождения России» (ссылка в Сыктывкаре). 4 марта 1937 г. арестован вместе с келейником и келейницей в Сыктывкаре и отправлен в Ивановскую тюрьму для следствия по «делу иноческого братства князя Даниила».

Расстрелян 23 октября 1937 г. в Ивановской внутренней тюрьме УНКВД.

Реабилитирован 1 марта 1989 г. (по 1931‑му г.), 23 марта 1989 г. (по 1937‑му г.), 21 июля 1989 г. (по 1935‑му г.), 7 мая 1992 г. (по 1924‑му г.).

_____________________________________________________________

[1] Архив УФСБ РФ по Ивановской обл. Д. № П-7014 (1937 г.).

[2] Архив УФСБ по Владимирской обл. Д. № П-8218 (1936 г.).

[3] Там же. Д. № П-8151 (1937 г.).

[4] Архив УФСБ по Владимирской обл. Д. № П-8218. Т. 2. Л. 75.

[5] Там же. Л. 65, 66, 69.

[6] Там же. Д. № П-8218. Т. 2. Л. 65, 69.

[7] Там же. Т. 2. Л. 69.

[8] Там же. Т. 2. Л. 104-105.

[9] Там же. Т. 4. Л. 76.