"Сорок сороков"

Возвращение Большого Вознесения

23 сентября 1990 года по улицам Москвы прошел первый после революции 1917 года крестный ход. Из Успенского собора Московского Кремля архиереи и клирики во главе со Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II прошли к храму Большое Вознесение у Никитских ворот, где был совершен торжественный молебен. В праздник Вознесения Господня предлагаем читателям воспоминания секретаря Патриарха Московского и всея Руси по городу Москве, настоятеля храма Вознесения Господня у Никитских ворот протопресвитера Владимира Дивакова об этом удивительном событии.

В 1990 году День города в Москве отмечали 23 сентября. Тогда он праздновался не в первое воскресенье сентября, а когда назначали. На данный день было намечено первое с 1918 года богослужение в Успенском соборе Московского Кремля, и это было грандиозное событие: при Патриархе Пимене в Кремле только один раз совершили молебен, а Божественную литургию не служили.

Святейший Патриарх Алексий II обратился с просьбой после Литургии совершить крестный ход от Соборной площади к фундаментам Казанского собора на Красной площади. Собор тогда собирались восстанавливать, и в последний момент выяснилось, что фундаменты не расчищены, на месте лежит строительный мусор, так что идти туда крестным ходом, показывать и фотографировать будущий собор не представляется возможным. Молитвенное шествие к нему решили отложить до 4 ноября, когда совершается празднование в честь иконы Божией Матери «Казанская».

Патриарх не сдался и решил, что крестный ход все-таки будет, только не к собору, а к храму Большое Вознесение у Никитских ворот. Незадолго до этого, 31 августа, мне вручили указ о назначении туда настоятелем. Здание не было передано Церкви, и в нем размещался концертный зал. Дирекция встретила меня очень недоброжелательно. Было сказано, что предписания покинуть здание у них нет и если храм все-таки передадут Церкви, то, может быть, через десятки лет. Провести учредительное собрание мне все-таки разрешили. После этого сотрудники концертного зала, видимо, почувствовали, что им придется выехать, и, чтобы показать, что служить здесь невозможно, подняли паласы и доски, которыми был накрыт пол в трапезной части храма: «Служите, только людей погубите». Оказалось, что во многих местах пол был проломлен, а доски и ковры прикрывали дыры, в которые человек мог запросто провалиться. В общем, некоторое время мы существовали в режиме противостояния.

Конечно, Патриарх знал обо всех этих трудностях и об отношении со стороны сотрудников зала и, наверное, решил ускорить передачу храма Церкви. Кроме того, Большое Вознесение был наиболее видным и просторным на тот момент храмом в центре Москвы. К тому же — и многие это помнили — в 1920-е годы он был кафедральным собором. Официально его так никогда не называли, чтобы не привлекать внимания, но после того, как обновленцы заняли Храм Христа Спасителя, Патриарх Тихон чаще всего служил именно в Вознесенском храме и здесь же совершил последнюю в своей жизни Божественную литургию и даже архиерейскую хиротонию за два дня до кончины.

К встрече крестного хода я готовился за несколько дней. Храм был настолько разгромлен, что было невозможно служить ни в одном из алтарей. Посередине храма проходила поперечная перегородка, и возле нее удалось оборудовать временный алтарь. С недовольством сотрудники концертного зала разрешили его устроить, ожидая, что сразу после службы мы из храма уйдем. На пол мы положили доски и щитки от строительных лесов, чтобы можно было ходить и не проваливаться. Я просил благословения Патриарха на то, чтобы совершить чин малого освящения. Конечно, уходить из храма мы не собирались.

Патриарх заранее позаботился о том, как все устроить. Дня за два, когда я оборудовал алтарь, в храм вошел шофер Патриарха: «Отец Владимир, можно, Святейший войдет?» — «А где он?» — «Здесь во дворе, в машине сидит». Я вышел. Патриарх спрашивает: «Можно войти в храм?» — «Ваше Святейшество! Вам — и нельзя? Конечно, можно!»

Вместе мы обошли храм, прикинули, можно ли открыть западный вход. Но там все было черно, заплетено паутиной, так что показывать народу эту мерзость запустения не решились и договорились входить с бокового входа.

Утром 23 сентября Патриарх возглавил первую после 1918 года Божественную литургию в Успенском соборе Московского Кремля. В ней участвовало множество архиереев, в том числе нынешний Патриарх, а тогда архиепископ Кирилл. Из Богоявленского собора были принесены большие иконы и святыни, которые затем несли во время крестного хода.

Слух о литургии и крестном ходе распространился за несколько дней. Желающих прийти было много, так что решили — как это делается и сейчас — напечатать билеты, по которым люди могли пройти в Кремль. По согласованию с Музеями Московского Кремля сделали 400 штук. Большее количество молящихся в собор впустить не разрешили, чтобы не нарушить микроклимат. Но мы сделали дополнительные билеты, которые позволяли пройти на Соборную площадь, и провели из собора звуковую трансляцию, чтобы люди могли слышать богослужение.

Во время Литургии я был в Большом Вознесении и по благословению Патриарха совершил чин малого освящения.

После Литургии крестный ход во главе со Святейшим Патриархом Алексием из Успенского собора вышел через Троицкие ворота, проследовал по Воздвиженке, повернул на бульвар и дошел до Никитских ворот. По случаю Дня города автомобильное движение было перекрыто.

Собрали множество московских священников — и молодых, и заслуженных, в том числе митрофорных протоиереев. Все духовенство — в золотых облачениях.

Для москвичей это было небывалое зрелище. С 1918 года в Москве не было крестных ходов — только в оградах храмов на Пасху. Да и сами священнослужители не имели привычки участвовать в крестном ходе. Многие плакали от радости.

В Кремль могли пройти не все, ведь количество билетов было все-таки ограничено, и тысячи людей стояли по пути крестного хода. Оцепление старалось не пропустить этих верующих, но люди прорывали его и вливались в крестный ход.

На южном крыльце храма Большое Вознесение Патриарх совершил молебен. Колокольня еще не была восстановлена, так что привезли небольшую звонницу, чтобы встретить крестный ход. Помню, вся площадь и все улицы перед храмом были запружены народом.

День был пасмурный, хотя и без дождя, а когда начался молебен, сквозь тучи проглянул луч солнца, все осветилось, и сразу почувствовалась особая милость Божия.

После молебна выступили представитель Правительства Сергей Борисович Станкевич и Юрий Михайлович Лужков от Моссовета. Было объявлено, что храм передают Церкви. Я обратил внимание директора концертного зала на эти слова, а тот ответил, что пока бумаги нет, говорить не о чем и нам пора уходить. Я стал объяснять, что мы совершили чин освящения и не уйдем, но для него это не имело никакого значения. Сразу после торжеств по распоряжению директора отгородили часть храма, чтобы мы и они входили через разные двери, и стали выламывать умывальники, выдергивать розетки, двери и оконные рамы, чтобы нам ничего не досталось. Пришлось остаться дежурить в храме, но остановить этот разгром не было никакой возможности.

Вечером я был приглашен на торжественный прием по случаю Дня города и объяснил ситуацию Лужкову. Он пообещал: «Я скажу, чтобы это прекратилось». — «Пожалуйста, не забудьте, это для нас очень важно». — «Я забуду? Я забуду?» Он рассердился, что я так сказал, но зато запомнил. И на прощанье помахал рукой со словами: «Я не забыл!»

Наутро, когда мы совершали литургию, в храм пришли рабочие, чтобы забрать щитки и доски, которые лежали на полу, и продолжить разбор храма. Я предложил заплатить за доски, но сотрудники концертного зала были категорически не согласны: «Мы запросим такую сумму, какой у вас не найдется!» Я не знал, что делать, и тут директора вызвали в Моссовет. Уезжая, он сказал рабочим: «Не уходите. Я скоро вернусь, и продолжим». А я подумал о том, что, может быть, Лужков и правда вспомнил о своем обещании.

Через сорок минут директор вошел в храм со словами: «Чего вы, собственно, хотите?» Рабочих он отпустил, разгром прекратился, а через несколько месяцев нам освободили здание храма. Потом мне рассказали, что Лужков говорил с директором минуты две, сказал, чтобы он не занимался мародерством и порчей государственного имущества и пообещал, что если с нашей стороны последует еще хотя бы одна жалоба, концертный зал как единица будет упразднен.

Так получилось, что с 23 сентября 1990 года начались регулярные богослужения в храме Большое Вознесение и в Успенском соборе Московского Кремля, в организации и подготовке которых я принимал непосредственное участие.

Потом как-то Патриарх благословил мне послужить в Архангельском со словами, что в трапезной части храма расположены гробницы и, вероятно, совершать архиерейское богослужение там не очень удобно. Я послужил и говорю: «Ваше Святейшество, там прекрасно служить! С правой стороны в алтаре неудобно, а вообще хорошо». И Патриарх стал служить в Архангельском соборе, ведь он же был кафедральным собором Москвы, а Успенский — Патриаршим. Потом совершили службу в Благовещенском соборе, храме Ризоположения и в церкви Двенадцати апостолов; теперь в этих храмах мы служим регулярно.

Сперва работники Музеев Московского Кремля относились к нам с недоверием и раздражением, а потом постепенно отношение стало меняться. Видя, что правительство относится к нам хорошо, они стали терпимее, многие крестились, так что теперь мы встречаемся уже как добрые знакомые. А в первое время, помню, за нами очень внимательно следили. Перед богослужением мы, например, договаривались о том, что у нас будет не больше двух кадил и трех подсвечников, а свечи — только восковые. И если, например, мы приносили канун, совершая поминальное богослужение, тут же составлялся акт о том, что подсвечников было больше, чем договаривались, и я подписывал акт. Подобных актов о нарушении по самым различным поводам мне пришлось подписывать немало, но, с Божией помощью, служить нам все-таки разрешали.

Божественную литургию в первый после того крестного хода престольный праздник в храме Большое Вознесение также возглавлял Святейший Патриарх, а служили все в том же маленьком временном алтаре. Это продолжалось в течение нескольких лет и очень не нравилось иподиаконам. Только к 1997 году удалось оборудовать для богослужения основной алтарь. «Мы ехали с грустью, потому что алтарик тут тесный и темный, и думали, лучше бы Патриарху послужить в другом храме. Пришли — а тут такой прекрасный алтарь, так просторно! Теперь, конечно, Патриарх тем более будет всегда на Вознесение служить здесь!» — сказали иподиаконы. И действительно на Вознесение Святейший Патриарх возглавлял у нас богослужение.

Крестный ход 23 сентября 1990 года стал одной из примет явного, видимого возрождения церковной жизни.

Записала Ольга Богданова

Фото «Журнала Московской Патриархии»

Воспоминания протопресвитера Владимира Дивакова из архива Московской епархии