Изящные, золотые с серебром, купола нового храма в честь Воскресения Христова и Новомучеников и исповедников Церкви Русской вознеслись над столицей и привлекают взгляды людей, проходящих по Рождественскому, Петровскому и Сретенскому бульварам. Храм расположен на Лубянке, в стенах древнего Сретенского монастыря. Он возведен в кратчайшие сроки и освящен Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом на праздник Вознесения Господня в год столетия воспоминания трагических событий 1917 года.
Об архитектурной уникальности храма, о сложностях и чудесах, происходивших на строительной площадке, рассказал генеральный директор фирмы-застройщика Кирилл Лапшин.
― Идея построить храм на Лубянке в честь Воскресения Христова и Новомучеников и исповедников Церкви Русской принадлежит владыке Тихону (Шевкунову). Строительство этого храма было призвано показать силу духа новомучеников.
И когда мы составляли техническое задание для проектирования храма, мы хотели, чтобы храм олицетворял Торжество Православия, стремился вверх и был светлым. Для этого приняли решение провести конкурс и выбрать проектировщика, который мог бы предоставить проект храма, соответствующий этим требованиям. Заявки подали более 50-ти команд с самыми различными проектами, среди которых был даже храм со швеллерами в колючей проволоке.
Первоначальный вид нового храма существенно отличался от того, что мы видим сейчас. В процессе строительства проект менялся порядка восьми раз. Изначально были, например, совершенно другие купола, да и другие объемы храма в целом. Внесение таких изменений давалось очень тяжело, потому что строительство «шло с листа» ― это когда приходит какой-то концепт, проектировщики должны его взять, быстро проверить все нагрузки, убедиться, что пришедшая идея проходит по всем СНиПам и ГОСТам, после этого выпускают документацию, которая меняет процесс строительства, не останавливая его. То есть, чертеж согласовывается практически на стройплощадке и там же переходит в работу. И само собой, все изменения, происходившие в процессе строительства, мы передавали на контроль в органы строительного надзора. Мало того, на все внесенные изменения были произведены государственные и негосударственные экспертизы, выполнялся мониторинг окружающей застройки, чтобы не нарушать или не навредить памятникам архитектуры.
― В том числе, чтобы такая доминанта, как храм, была в гармонии с архитектурным ансамблем центра Москвы?
― Да, эти согласования происходили в процессе строительства. Конечно, самые тяжелые годы нам пришлось пережить до его начала. Для того, чтобы возвести храм на этом месте, необходимо было снести шесть зданий. Для этого мы провели историко-культурное исследование, пригласили археологов, затем прошли комиссии по сносу; провели визуально-ландшафтный анализ с разными городскими службами и структурами, чтобы определить, как храм впишется в существующую застройку. Если посмотреть на бульвар, мы найдем здесь три доминанты — это Высоко-Петровский, Богородице-Рождественский и Сретенский монастыри. Я иногда подхожу к прохожим и спрашиваю, что они думают о новом храме. И пока не слышал ни одного отрицательного отзыва. Всем очень нравится, люди говорят, что он очень вписался в структуру города. Мы очень довольны, что у нас все получилось.
Большой вклад в процесс возведения храма внес владыка Тихон. Все решения и идеи, воплощенные в этом храме, принадлежат ему. Но с другой стороны, он не мешал реализовываться и нам, мы воплощали свои идеи, согласовывали их с владыкой, но основной концепт принадлежит, конечно, ему.
Во время строительства мы с главным архитектором проекта Дмитрием Смирновым много ездили и смотрели, как строятся другие храмы, что-то почерпнули из этих поездок. Но мы никогда ничего не копировали, напротив, думали, как переработать или адаптировать ту или иную идею, чтобы храм был красивым внешне и удобным внутри.
Если вы зайдете внутрь, то увидите, что в верхнем храме большой алтарь, большие галереи, на которых хватит места клиросу и прихожанам. Храм получился очень светлый.
Из-за того, что мы постоянно стремились что-то улучшить, проектировщикам с нами было непросто. Но в конечном итоге получился и высокотехнологичный, и очень красивый храм.
Кстати, за большим алтарем есть проход, это очень удобно. Такие заалтарные галереи есть в Храме Христа Спасителя, Елоховском соборе и в Морском соборе Санкт-Петербурга.
― Расскажите о фресках в храме. Правда, что они написаны в исключительно короткие сроки?
― Строительством храма мы занимались три года и три месяца. Это, конечно, не подвиг, но срок небольшой. При проектировании мы применяли новейшие технологии, многие из которых никто пока не использовал.
Мы подготовили изображение фресок, привезли большие проекторы, и высветили эти фрески на стенах храма. Это так называемый метод мэппинга. Благодаря этой программе, специалисты могли переставлять фигуры святых, увеличивать или уменьшать их, менять и поворачивать непосредственно на стенах. Мы дали настоятелю электронную указку, он показывал, что, на его взгляд, нужно переделать. Потом был собран своеобразный консилиум, на который мы пригласили художников, архитекторов и за три дня мы распределили фрески по всем стенам и сводам храма. Этот метод здорово сэкономил наше время. Потому что, когда идет обычная роспись храма, художники сначала должны написать фреску, сделать макет, потом примерить это на стены, и часто бывает так, что эти эскизы не совпадают по размерам. Мы же сделали электронную версию, художники сделали из нее форэскизы (первые варианты эскизов, служащие основой для дальнейшей разработки эскизного проекта. ― ред.) и потом прикладывали их к готовым бетонным основаниям. Кстати, на них изначально не было никаких закругленных форм, их мы сделали позже. Для этого была использована технология торкрет-бетона ― это когда на металлоконструкции наносится слой бетона толщиной в 10 см. Делается это для того, чтобы создать архитектурные формы внутри храма. Таким же образом были сделаны и колонны. Изначально они были квадратные, мы обшили их металлом и нанесли слой бетона. По бетону применили тоже один из лучших материалов ― хафтмертель, который предназначен для росписи. Если вы обратите внимание на фрески, то увидите, что они написаны не на гладкой поверхности, а на фактурной. Словом, все сделано технологически правильно, чтобы это сохранилось для последующих поколений, чтобы это осталось после нас...
― Насколько долговечны эти фрески?
― Мы рассчитываем лет на триста.
― Расскажите о камне, использованном в строительстве.
― Все, что вы здесь видите: все орнаменты, в том числе и фрески, вся резьба, которая есть в храме, все изготовлено нашими мастерами на компьютере, а не просто срисовано и перенесено на поверхность.
― Вы говорите о 3D-проектировании?
― Да. Например, художник рисует модель резьбы, этот эскиз отправляется в компьютер, а после — на производство в чпу-станок (станок, работающий на числовом программном управлении, способен совершать те или иные действия, которые задаются ему при помощи специальной программы. — ред.). Он вырезает именно то, что придумали мы. Можно сказать, что все орнаменты уникальны и созданы специально для нашего храма.
Скажу, что всех вариантов куполов, фресок и прочих деталей храмового облика, которые мы рассматривали, наберется, наверное, на храмов двадцать как минимум.
― Расскажите об организации внутреннего пространства храма.
― Храм условно разделен на пять отметок: «минус 5», «минус 1.7», «плюс 2.2», «плюс 5», и «плюс 12» ― там находятся хоры.
Отметка «минус 5» ― это технический этаж. Там находятся инженерные коммуникации, такие как водомерный узел, тепловой и вентиляционный пункты, электроподстанция. На «минус 1.7» находятся ризничные помещения и несколько кабинетов для обслуживания храма, конференц-зал ― зал церковных соборов. Также у нас есть комната матери и ребенка, но ее мы обустроим в последующем. «Плюс 2.2» ― это отметка малого храма, там находится купель для крещения. С ней связана отдельная история. Купель была придумана нами уже в процессе строительства. Есть даже фотографии, где мы стоим с владыкой на отметке «плюс 2.2», которая уже «залита», но о купели тогда еще речи не шло. Через несколько дней после этого мы с нашим архитектором Дмитрием Смирновым полетели в Константинополь, ныне турецкий Стамбул, и в храме Айя-София увидели великолепную купель, которая стояла там где-то на задворках. Ее мы взяли за образец и в дальнейшем дорабатывали детали с владыкой. Купель разделена на три части: средняя наполняется водой, а те, что по бокам, — сухие, они предназначены для священника и крестных родителей. Крещаемый входит в нее с запада, а выходит на восток, к алтарю. Купель, на мой взгляд, получилась очень красивая, с водопереливами, к тому же, она с водоподготовкой, вода в нее поступает чистая, предназначенная для крещения.
― А куда она потом уходит?
― Все сливается в непопираемый колодец, из которого вода потом уходит в грунтовые воды и не сообщается с канализацией. Помимо того, что все весьма технологично, еще и по канонам выполнено правильно.
В малом храме так же предполагаются встречи с прихожанами.
― Расскажите, пожалуйста, про храмовый двор. Если я не ошибаюсь, он продуман так, чтобы на нем тоже можно было участвовать в Литургии?
― Да. Мы задумывали это, когда только писали техзадание. В планах было сделать на храме гульбище (открытая протяженная площадка, окружающая храм. ― ред.). Но все предложенные варианты, которые мы смотрели, не очень подходили к храму, делали его шире. Поэтому мы приняли решение, что вокруг храма будет шестиметровая дорога. Она нужна и по соображениям безопасности для проезда пожарных машин. Эту дорогу мы вымостили мансуровским гранитом. На мой взгляд, получилось очень красиво.
― Вы заканчиваете грандиозную работу. Этот отрезок жизни, наверное, не сравним ни с чем. Как Вы прошли этот путь?
― Конечно, я поменялся. Вообще, я могу сказать, что монастырь ― уникальное место. Оно дает много внутренних сил и меняет людей. И первое, что я получил — это, наверное, смирение. Я еще раз убедился в том, что заниматься своим делом нужно с любовью. По-другому не получится. Во время строительства было немало проблем, не все шло ровно и гладко. Были и скандалы, и крики. Но всегда находились решения.
Как подобный путь меняет человека? Меняет полностью. Пересматриваются жизненные ценности. Мне очень запомнился наш недавний разговор с владыкой. Он ― один из серьезнейших людей, которых я знаю, и один из мощнейших подвижников сегодня в России. Сколько он выполняет работы! У меня к этому только добрая зависть и желание научиться такому же трудолюбию и работоспособности. Как раз об этом мы с ним недавно и говорили. Как-то вечером мы ходили с ним вокруг храма и смотрели, что и как еще можно улучшить. Я тогда сказал: «Владыка, Вы знаете, когда пришел работать с Вами еще в пору строительства семинарии, вспоминаю, как однажды просыпаюсь утром в субботу и думаю: «Как же мне не хочется на работу, я так устал!» Потом лежу и вспоминаю, как у Вас проходит каждый день, как мы общаемся. С утра мы встречались, проводили совещание, после которого я шел заниматься делами, и я видел, как к владыке приходили посетители ― один, второй, третий … пятый, десятый, делегации, помимо этого он ответственен за целый монастырь, плюс ко всему есть еще скит, два детских дома, на нем еще общественная деятельность. То есть пласт работы, который он переворачивает, просто огромен. И когда я об этом подумал, сам себя укорил в том, что даю себе слабину. И, конечно, если бы не пример владыки, то не удалось бы построить такую красоту ни за три года, ни за больший срок.
В монастыре, на мой взгляд, все в основном берут вдохновение от наместника. Это сильнейший человек. Когда с ним общаешься, он придает душевных сил, которые помогают в работе на всех этапах.
― Кто расписывал храм?
― Хочу сказать, что у нас работают «топовые» на сегодняшний день московские подрядчики. И для того, чтобы найти иконописцев, мы прошли большой путь. Нужно было сделать выбор из примерно пятидесяти иконописных мастерских. У лучшей, на наш взгляд, мы попросили эскизы и принесли наместнику, а он в свою очередь говорил, что изменить, переделать и усовершенствовать.
По бокам одних из храмовых дверей, а они, к слову сказать, литые, расположены барельефы священномученика Илариона Троицкого и Патриарха Тихона, они находятся на южном фасаде, на Патриаршем крыльце. Их делал скульптор. Когда были готовы образцы этих барельефов, мы пригласили владыку посмотреть на эту работу, потому что фото не передает того, как они выглядят в реальности. Владыка посмотрел на них и говорит: «Все хорошо, красиво, но не совсем верно переданы одежды, и еще скульптуру нужно немного развернуть». Я смотрю на скульптора, который меняется в лице, и понимаю, что такого он не ожидал. У него все готово, он уже собрался со своего образца сделать литейную форму и отдать в мастерскую, а тут еще что-то нужно переделывать. Конечно, не так просто это принять. Но когда мастер все же выполняет наши просьбы, и получается, действительно, лучше, чем могло бы быть, он сам получает от этого удовлетворение. И за эти переделки никто не просит доплачивать, потому что хороший мастер сам заинтересован в том, чтобы его работа была сделана максимально хорошо.
Отдельную историю можно рассказывать про купола. Когда мы выбрали семь или восемь известных подрядчиков, которые занимаются этим, все отказались. Однако потом нашлись ребята, которые взялись за это дело и занимались им целый год, разработали аркатурный пояс и отдельно ― кресты.
Знаете, когда спрашивают, были ли чудеса? Я отвечаю, что были. Например, когда мы водружали купол на храм. Надо сказать, что сам процесс создания куполов проходил очень трудно, с нервотрепками, с руганью, но в итоге был достигнут желаемый результат. Большой купол мы решили ставить на престольный праздник монастыря — Сретение Владимирской иконы Божией Матери 7 сентября. Купол весит 25 тонн. Для того, чтобы его поставить мне пришлось вызывать в монастырь 500-тонный кран, который занимал практически половину площади перед храмом. Поднимать купол можно было только при ветровой нагрузке не больше 8 метров в секунду. В этот день ветер был около 15 метров в секунду. Но все уже было готово, приглашены люди, подготовлена техника, а тут такая история. Тогда крановщик закрыл кран и отказался работать. Вышел владыка, мы ему все объясняем, говорим, что попробовать можно, но риск очень велик. Тогда он подошел к крановщику и сказал ему: «Евгений, братец, ты начни поднимать, а если почувствуешь, что дело идет плохо, тогда опустишь». И перекрестил его. Прошло около тридцати секунд, ветер стих абсолютно, и мы спокойно воздвигли купол на храм.
― Помимо росписей в храме есть мозаика?
― Конечно. Мы выбирали мозаичиста около двух лет.
― А почему это вызвало такую сложность?
― Вам надо на них посмотреть. С расстояния 50 метров мозаика смотрится как полноценная живопись. И только, когда подходишь поближе, видишь, что это микромозаичное панно с различными переливами и оттенками цветов, которое просто завораживает. Такие произведения искусства создает Игорь Юрьевич Лаврененко. На мой взгляд, это лучший мозаичист из всех, кого я видел. Такого уровня мозаики я видел только в Константинополе в старых храмах XIV века, которые были закрыты глиной и сохранились до нашего времени. Сейчас такие мозаики есть только там и у нас.
― Кто оказывал поддержку в строительстве?
― Многие, в том числе и город, администрация помогла отреставрировать фасады зданий монастыря.
Немалую лепту внес и сам монастырь. Я не могу сказать цифру, но в процентном соотношении она очень большая, потому что все средства от издательства, и, в частности, от продажи книг наместника, идут на строительство нового храма.
Честно говоря, когда пришло понимание того, что мы получим в конечном итоге, вдохновение нахлынуло с новой силой. Это случилось, когда мы доработали концепт, прошли комиссию по сносу, а это было одной из больших вех на всем пути строительства. Каждый этот этап придавал силу. Мы шли тяжело, на нас нападали, кричали, что мы занимаемся кощунством, разрушаем облик Москвы, хотим поставить какую-то громадину на территории древней столицы. На такие выпады я отвечал: «Ребята, а вы в Сретенский монастырь когда-нибудь приходили?» «Нет, ― отвечают. ― Но это ничего не значит». Я говорю: «А вы придите на службу, постойте зимой на улице на морозе под 20 градусов, потому что в храме места нет. Мы посмотрим тогда, что вы скажете о необходимости нового храма. В добавок ко всему, двери в старый древний храм всегда на распашку, и если вы переживаете за сохранность исторических памятников, вы должны задуматься, как морозный воздух действует на фрески XVII-XVIII веков». Конечно, негатива было много, и цели были больше политические, нежели кто-то действительно хотел сохранить какую-то историческую и архитектурную ценность. Причем здания, которые мы сносили, практически единогласно были признаны не представляющими никакой исторической ценности. Также не было и никакой архитектурной ценности. Все это подтвердили эксперты. С этим был связан интересный момент. Марат Шакирзянович Хуснуллин, руководитель стройкомплекса г. Москвы, был председателем комиссии по сносу, после того, как эксперты дали заключение, он должен был вынести решение. И вот, наконец, он говорит: «Снос разрешаю». И когда мы принесли все заключения, которые говорят о том, что на этом месте можно построить храм в тех же габаритах, которые мы предложили, Марат Шакирзянович сказал: «Храму быть». Но наш главный оппонент Константин Михайлов из АрхНадзора сказал ему, что он сейчас открываете ящик Пандоры, имея в виду то, что сейчас к нему пойдут все бизнесмены столицы за разрешением строить что-то в центре Москвы. Тогда Марат Шакирзянович ответил ему так: «Уважаемый Константин, если кто-то пройдет тот путь, который прошел Сретенский монастырь, я точно также дам положительное заключение. Потому что на разрешение этого строительства есть все необходимые документы».
― Что Вы могли бы сказать, подводя итоги этой работы?
― Я рад, что участвовал в этом проекте. И даже если бы мне удалось положить хоть один кирпичик в стены этого храма, я был бы счастлив. Но Господь распорядился так, что удалось сделать чуть больше.
Беседовала Елена Варова
Московская городская епархия
Фото: Патриархия.ru
