Старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, кандидат исторических наук выступил с докладом «Жизнь в тени смерти» в рамках работы направления «Древние монашеские традиции в условиях современности» XXV Международных Рождественских образовательных чтений.
Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства, досточтимые отцы и матушки игумении!
Я буду говорить о тайных монашеских общинах, существовавших в 1920-1950-е годы в Москве, которые своей главной целью поставили сохранение сердцевины монашеской жизни. Поэтому докладу дан такой, может быть, несколько лирический заголовок — «Жизнь в тени смерти».
История этих общин начинается с известной в начале ХХ века в России Смоленской Зосимовой пустыни — обители, приписанной в свое время к Свято-Троицкой Сергиевой лавре. По решению лаврских отцов в 90-е годы XIX столетия она была возобновлена после двухсот лет запустения. Строителем и настоятелем пустыни был схиигумен Герман (Гомзин), ныне прославленный в лике преподобных. Его помощником в деле окормления паломников и братии был иеросхимонах Алексий (Соловьев) — даже, может быть, более известный духовник, чем схиигумен Герман. Отец Герман в каком-то смысле находился в тени старца Алексия, поскольку к тому шло паломничество интеллигенции. Преподобный Алексий, в частности, оставил заметный след в истории русской философии, — например, С.Н. Булгаков, будущий отец Сергий, именно ему принес первую исповедь после своего возвращения в Церковь. И именно старцу Алексию суждено было извлечь жребий святителя — Патриарха Тихона на Соборе 1917-1918 года.
В январе 1923 года отец Герман скончался, и уже в мае-июне этого года обитель была закрыта, хотя в предшествующий период она достаточно активно пыталась приспособиться к новым условиям и была зарегистрирована в качестве сельскохозяйственной артели. После закрытия пустыни ряд ее духовников перебираются в Москву, где поселяются у духовных детей, у родственников, знакомых, но осенью 1923 года они собираются под единым руководством преосвященного Варфоломея (Ремова), который был постриженником Зосимовой пустыни и духовным сыном отца Германа. В этот момент он в качестве викария Святейшего Патриарха имел в своем управлении Высоко-Петровский монастырь в Москве.
Конечно, говорить, что на тот момент это был монастырь, можно только условно. Для церковных властей и для церковного народа он, действительно, продолжал оставаться монастырем. На самом деле все храмы были закрыты, келейный корпус разорен, превращен в общежитие. От семнадцати человек старой братии осталось только трое. Владыке Варфоломею фактически пришлось созидать братство с нуля, и в этом ему, конечно, очень помогли его духовные собратья, отцы Зосимовой пустыни. Как вспоминала одна из их постриженниц, слух прошел по Москве: старцы приехали в Москву, и православные верующие потянулись к ним. Уже в начале 1930-х годов численность прихода составляла около полутора тысяч человек.
При этом «Высоко-Петровский монастырь» не находился постоянно в одном месте. В 1929 году его храмы были окончательно закрыты, насельники изгнаны. Они перешли в храм преподобного Сергия на Большой Дмитровке (ныне не существует), а когда и он был закрыт — в храм Рождества Богородицы в Путинках. Этим перемещениям постоянно сопутствовали аресты, например, аресты 1931 и 1933 годов. Окончательно монастырь был разгромлен в 1935 году. Был арестован и вскоре расстрелян владыка Варфоломей; арестованы еще несколько духовников. Но общины, которые уже сложились к этому моменту, продолжали существовать и сохраняли единое руководство до 1959 года. Наиболее известным духовником был схиархимандрит Игнатий (Лебедев), тоже духовный сын схиигумена Германа (Гомзина). Паства у него была многочисленная, только его синодик насчитывал 398 имен. Конечно, там были и миряне, но были и монашествующее. Отец Игнатий тоже принял мученическую кончину. Он скончался в лагере под городом Алатырь в Чувашии в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, в 1938 году.
Примерно со второй половины 1920-х годов отцы Зосимовой пустыни, которые находились в Высоко-Петровском монастыре, начинают созидать тайное монашеское братство. Нужно сказать, что когда они пришли в Москву, создание тайных общин, конечно, не было их задачей. Но когда к ним начали обращаться их духовные дети, имевшие склонность к углубленной духовной жизни, они естественным образом предлагали путь, который был известен им самим, — монашество. Петровские общины носили смешанный характер: здесь были юноши и девушки, очень молодые — сохранились фотографии, где им чуть более двадцати лет. Была только одна монахиня из старой обители, из Рождественского монастыря, которую очень скоро выслали, и она уже не вернулась в Москву.
Принципами духовной жизни петровских общин оставались традиционные принципы православного монашества: молитва, старческое окормление, исповедание помыслов и, конечно, труд как монастырское послушание. В части старческого окормления они продолжали традицию Зосимовой пустыни: исповедание помыслов, как правило, было письменным, очень частым, по преимуществу ежедневным; некоторые ответы на исповедание помыслов до нас дошли. В первой половине 1930-х годов, по воспоминаниям монахинь, с которыми нам довелось общаться, в общинах было около двухсот тайных постриженников.
Необходимо отметить следующий важный момент. Поскольку главной целью общин было продолжение монашеской жизни, то отцами были разработаны правила своего рода бытовой «маскировки». Например, отец Игнатий специально просил свою духовную дочь, монахиню Ксению (Попову), которая в начале 1930-х годов находилась в ссылке, сняться на фотокарточку, чтобы посмотреть, как она ходит на работу, не выделяется ли каким-то образом из окружения, и наставлял, что она даже исповедоваться должна под своим именем в крещении. Когда мы смотрим на снимки членов Высоко-Петровских общин того времени, то, если не знаем, кто на них изображен, можем принять этих людей за членов какого-то кружка — ликвидации безграмотности, или даже изучения трудов К. Маркса, но в действительности это были тайные монахини.
Петровские отцы быстро вставали на мученический путь. Касалось это, прежде всего, мужской части монашеских общин, потому что, как правило, молодые люди быстро принимали священный сан, и старцы благословляли их выходить на открытое служение, потому что Церкви нужны были священники. Таким образом, к началу 1940-х годов эти ранее смешанные общины были уже сплошь женскими, их мужская часть была уничтожена репрессиями. Только один духовник пережил 1930-е и начало 1940-х годов. Сам отец Игнатий (Лебедев) оказался в лагере, как я уже сказал, в Алатыре. Сохранилось около ста его писем из заключения — замечательный памятник эпохи гонений и стойкости духа. Из них мы видим, что даже в течение тяжких лет заточения, он продолжал окормлять своих духовных детей, руководить ими, поддерживать их.
Последний Зосимовский старец, архимандрит Исидор (Скачков), скончался в 1959 году в Петушках. (Кстати, мемориальный дом владыки Афанасия (Сахарова) — это дом отца Исидора, поскольку после его кончины владыка Афанасий в нем поселился.) Отец Исидор был духовным сыном преподобного Алексия (Соловьева), вокруг него собрались уцелевшие остатки братства. Надо сказать, что благодаря выжившим монахиням сохранился достаточно крупный и разнообразный архив Высоко-Петровских общин. Там есть проповеди, различные наставления, ответы разных отцов на исповедание помыслов... Сейчас это наследие готовится к изданию как в печатном, так и в электронном виде.
Нельзя, конечно, не упомянуть тех, благодаря кому до нас дошла память о Высоко-Петровских общинах, тех, кто сами были членами этих общин. Прежде всего, духовную дочь преподобномученика Игнатия (Лебедева) схимонахиню Игнатию (Пузик; 1903-2004) — выдающегося отечественного исследователя проблем туберкулеза; монахиню Серафиму (Кавелину; 1916-2006), духовную дочь архимандрита Никиты (Курочкина); также и других монахинь и прихожанок петровской обители, которые так или иначе хранили наследие духовников и передали нам эту эстафету. Нельзя не сказать, что работа по собиранию наследия Высоко-Петровских общин была начата в первой половине 1990-х годов по инициативе и по благословению приснопамятного протоиерея Глеба Каледы, который сам был тайным священником в течение восемнадцати лет и был знаком с некоторыми из названных здесь свидетелей, в частности, с матушкой Игнатией (Пузик). Для отца Глеба было очень важно, чтобы молодое поколение христиан, которые к нему приходили, прикоснулось к опыту жизни монашествующих эпохи гонений.
